В желудке погибшей под колесами автобуса женщины с раздвоенным языком найден палец злоумышленника, похитившего ее татуированную кожу. Подобное начало истории требует от рассказчика решительности и безоглядности. Взяв самую верхнюю ноту в партитуре триллера, нельзя ее не удерживать, иначе дыхание и ритм будут безнадежно сбиты. Главной интригой фильма «Тату» (Tattoo) как раз и будут попытки режиссера Роберта Швентке их удержать.

Два детектива — молодой с лицом падшего ангела (Август Диль) и пожилой с лицом святого инквизитора (Кристиан Редль) — ищут маньяка, оставившего вместе с пальцем и отпечаток. Куски человеческой кожи, покрытой татуировками, тела, зарытые в саду возле дома убийцы, — все доказательства опасного помешательства быстро находят дорогу в полицейские отчеты. При задержании жуткий скорняк кончает с собой, и дело должно быть закрыто, но выясняется, что он был не столько безумец, сколько арт-дилер. Кожа с татуировкой, сделанной знаменитым японским мастером, — товар, за который коллекционеры готовы платить бешеные деньги. Пустившись на поиски главного заказчика, полицейские встанут на путь трагических открытий и пессимистических откровений.

В отличие от своих французских коллег, сделавших из конкуренции с Америкой довольно прибыльный товар, немецкие режиссеры несут груз европейской провинциальности со скорбным достоинством. Снимая «Тату», Роберт Швентке заранее признал приоритеты «Семи» и «Молчания ягнят», оснастив свой фильм почтительными цитатами. Одновременно он не менее почтительно полемизирует с Финчером и Демме, робко отстаивая право на собственную культурную идентичность. Итог получился довольно странным.

Попытки соблюсти импортный канон работают, как паленый бензин, залитый в бак экспериментального автомобиля. Замаскировавшись под триллер, Швентке затеял роскошное повествование о современном искусстве, современной Германии и современном человеке. Если «Семь» и «Молчание ягнят» были библейскими историями, рассказанными у порога Апокалипсиса, то действие в «Тату» происходит уже после конца света. Раздвоенный язык погибшей женщины — произведение искусства нового времени, приобретенное ею в каком-то хирургическом бутике. Полиция — не столько закон и порядок, сколько крупнейшая из группировок современного мегаполиса. Наркотики — не столько социальное зло, сколько часть суточного рациона горожанина. Детективы — старый волкодав на грани безумия и молодой подонок, выросший в вакууме спальных районов сквоттер и юзер, носящий полицейский значок в одном кармане с таблетками экстази. А сдирание татуированной кожи не так уж далеко от респектабельных галерейных шедевров Дэймиана Херста и Гюнтера фон Хагенса, выбравших в качестве художественного материала мертвые тела.

Оптически плотную среду зла, изобретенную по ту строну океана, Швентке с успехом заменил душным немецким индастриалом, грубая сила которого могла бы составить не столько декорацию, сколько интонацию фильма. Но необъяснимая лунатическая нерешительность Швентке, который никак не может перестать снимать заветный триллер, превращают «Тату» в странного, хотя и щеголеватого мутанта.

Возможно, даже не желая того, режиссер стоял в паре шагов от элегантной реанимации киберпанка, лишившегося дешевой цифровой атрибутики, от изящной фиксации размытости любых границ, перемешивающей искусство, тело, преступление и дерганую психику большого города. Гламурные и кровавые события, вращающиеся вокруг превращенных в арт-объекты кусков человеческой кожи, могли бы стать метафорой новых преступлений, время которых только приближается.

Но все это нужно читать между строк довольно среднего триллера, если есть на то особое желание. Чтобы рассказать такую историю, нужен раздвоенный язык героини фильма. Швентке избрал прямую речь. Во всяком случае, пока. И после «Тату» он стал режиссером, следующего фильма которого стоит ждать.

Насладиться искусством татуировки можно в Доме кино.