В сущности, кино – это консервы. Плоские круглые коробки с пленкой, так похожие на тару для «Сельди по-исландски» и «Завтрака туриста», содержат в себе время – укрощенное, покорно свернутое в рулоны, с приятным запахом целлулоида.

Финский ловкач Аки Каурисмяки умеет готовить из этих консервов удивительные холостяцкие ужины из тех, что так хорошо сочетаются с крепкими напитками. Как в рекламе водки: «Снял шедевр – имеешь право». Со своим «Человеком без прошлого» (Mies vailla menneisyytta) Каурисмяки устроил пир на весь мир. В Канне ему дали гран-при, в Лос-Анджелесе номинировали на «Оскар» как лучший фильм на иностранном языке.

Главный герой – финн средних лет, избитый уличной шпаной до состояния комы. В больнице, тихо и как-то застенчиво пережив состояние клинической смерти, дядька оклемался, встал и пошел. Ушел он не слишком далеко и потерял сознание на какой-то свалке. Здесь его нашли местные обитатели, подлечили и приняли в свое сообщество. Прошлого своего он не помнит, имени тоже, но все это ему и не нужно, чтобы продолжать жить, сажать картошку и влюбиться в одинокую женщину из Армии спасения.

Если существует Валгалла для старых фильмов, то это не «Музей кино» и вообще не маленькие арт-хаусы, разбросанные по всему миру. Это особое место, по которому Аки Каурисмяки прогуливается туристом с камерой через плечо. За последние годы он встречал там братьев Коэн с «Человеком, которого не было», Линча с «Малхолланд-драйв», Озона с «8 женщинами» и Хэйнса с «Вдали от рая». Но только Каурисмяки удалось на этих прогулках сохранить то искреннее восхищение и удивление, какое испытывает горожанин, встретив козу или бабочку-капустницу.

«Человек без прошлого» – фильм истерически смешной, однако в его иронии нет ничего оскорбительного. Хрестоматийные неторопливые финны, бомжи, благотворительный оркестр, чей благочинный репертуар человек без прошлого меняет на рок-н-роллы и хиты 50-х, солдаты Армии спасения – все это немытые ангелы кинематографа, скопившиеся на острие иглы таланта Каурисмяки. Это ремейк всего старого романтического кинематографа, ставший чем-то большим, чем занятный фокус, эстетское столоверчение и вызывание духов прошлого. Песни в исполнении эстрадной звезды тех лет Анникки Тяхти – это нить, на которую Каурисмяки нанизывает кинематографические стили. Фильм ужасов следует за социальной драмой, та, в свою очередь, за романтической мелодрамой или детективом. Бинты и неловкая жуть первого «Человека-невидимки» легко уживается с «Ночью живых мертвецов» и с «Аталантой» Жана Виго. Но все они принадлежат к совсем другому времени – времени, когда кино еще не осознало себя как забаву и относилось к себе всерьез.

В отличие от Каурисмяки. Абсурд, которым он щедро поливает свой скромный холостяцкий ужин, – это тот абсурд повседневности, который с большим трудом поддается консервированию кинопленкой. Отменяя прошлое своим размашистым сочетанием стилей и приправ, хитрый финн отменяет настоящее, а вместе с ним и тонкую границу между кино и действительностью. После «Человека без прошлого» любой прохожий кажется немного странным, любая продавщица – немного святой, а любое кино – немного нелепым и забавным.

Легкомысленный и лишенный пафоса Пржевальского или Ливингстона, Каурисмяки не путешественник, составляющий карты неизведанных континентов или честно живущий с дикарями, как Миклухо-Маклай. Он турист, прогуливающийся по окрестностям, делая фотографии видов и уличные зарисовки. Турист, про которого пел Петр Мамонов, тоже умеющий придать жуть и истерическое веселье самым простым и неказистым словам.