Чем больше средний класс в том или ином обществе, тем стабильнее и демократичнее такое общество. Это утверждение до сих пор большинством экономистов, политологов и социологов воспринимается как «краеугольный камень» современного мироустройства. На средний класс молились, как на икону, так долго, что, возможно, не заметили, как икона стала понемногу блекнуть, с нее стали осыпаться краски, а основа подвергается тлену. И вот уже все чаще можно встретить тревожные умозаключения: «средний класс гибнет», с ним происходит примерно то, что происходило с пролетариатом накануне индустриальных революций, – «обнищание».

Термин «средние слои» встречается еще у Аристотеля, с ними и он связывал стабильность и процветание общества. В социально-экономическом понимании Макса Вебера «средний класс» — это широкий общественный слой, расположенный между рабочим классом и высшим классом. Современное же социологическое понимание «среднего класса» берет начало от английской переписи 1911 года, когда в него «записали» и представителей свободных профессий, и часть государственной бюрократии, и наемных менеджеров частных компаний. И хотя в той же Англии в наше время по-прежнему проводятся довольно четкие различия между «рабочим классом» (остается по-прежнему расхожим термином в тамошней социологии), в целом в англо-саксонских странах в средний класс все же часто включают верхушку «рабочего класса» (то есть «синих воротничков») наряду с «белыми воротничками», представителями мелкого и среднего бизнеса и проч.

Впрочем, для других стран, к примеру, для Индии, большое значение имеют другие факторы: там к среднему классу могут отнести семью лишь по наличию у нее собственного нормального жилья.

В России разные социологи и экономисты тоже по-разному идентифицируют средний класс, выводя на первый план то сугубо экономические показатели (прежде всего доходы), то показатели качества человеческого капитала (уровень образования, мобильность, интересы, формы проведения досуга, принцип самоидентификации и т. д.), то пытаясь подходить к определению комплексно. Так или иначе, размеры российского среднего класса чаще всего оцениваются примерно в четверть или треть общества. Но это не большинство, как в более развитых странах.

Считается, что российский средний класс до сегодняшнего дня устойчиво рос, причем, как бы это ни было некоторым противно, наиболее быстрыми темпами он рос именно в годы правления В. В. Путина. По принципу экстраполяции выходит, что средний класс будет в нашей стране расти и дальше, стало быть, создастся наконец опора для прочной демократии, для процветания и счастья, так сказать, всего российского народа.

Увы, история почти никогда не подтверждала правоту сторонников прогнозов «по принципу экстраполяции», всякий раз вынимая из своего «рукава» неведомые сюрпризы. Может, правда, нам повезет, и эта капризная дама таки изменит себе?

Впрочем, с российским средним классом и сегодня уже обозначились некие специфические проблемы. Может, согласно веберовскому пониманию, он действительно уже представляет собой ту самую влиятельную и покамест растущую силу, с которой власти надо бы считаться, тем паче что она уже заявляет о себе на площадях (правда, в основном — в Москве и Петербурге). Однако если присмотреться к «ценностной» основе российского «миддла», то она может совсем не обрадовать адептов идеи отождествления факта роста среднего класса и «демократичности» общества в целом. Скажем, если существующая в стране система позволяет огромному чиновничьему сословию жить и процветать (в том числе путешествовать по миру, давать образование своим детям, пользоваться всеми новейшими благами цивилизации) благодаря взиманию с общества сочной коррупционной ренты, то как относиться к такому «среднему классу»? Вряд ли старик Вебер его имел в виду (в его время государство вообще еще так не лезло в капиталистическую экономику). При этом конформизм коррупционного свойства весьма распространен и во многих других социальных и профессиональных группах российского населения, что делает их гораздо менее приверженными идее «общественного блага» в ее аристотелевском понимании, чем это принято считать в отношении «классического среднего класса».

Так что у нашего «миддла» социально-экономическая основа может оказаться на поверку весьма и весьма гнилостной. А ценностные основы могут к тому же весьма резко различаться от региона к региону. Скажем, одни считают, что ценности русского среднего класса коррелируют с ценностями среднего класса народов Кавказа. А другие так совсем даже не считают, и спорить с последними бывает очень трудно.

Но и это еще не все. При благоприятном исходе «дети воров и коррупционеров», как дети капиталистов эпохи первоначального накопления, могут, теоретически, стать много лучше, чище и праведнее. Особенно если бы средний класс продолжал поступательно расти и развиваться так, как это происходило в последние 10–15 лет.

Однако во многих развитых странах мира сейчас говорят о другой тенденции – о «сжимании» среднего класса, о растущей поляризации общества. Причем это «сжимание» происходит все более быстрыми темпами. Так, например, в США в последние годы чуть ли не треть людей, выросших и воспитанных как представители среднего класса, из него выпали. Если судить лишь по фактору доходов, то в 1960-е годы принадлежность к среднему классу гарантировала уровень доходов домохозяйства от $33 тысяч в год и больше. Как правило, в те времена работа одного лишь мужа обеспечивала всей семье (в среднем с двумя детьми) благополучный уровень существования (дом, машина, образование и пр.). К концу 70-х надо было уже иметь уровень доходов не мене $60 тыс. (все цифры – с поправкой на инфляцию), к середине 2000-х – не менее $110 тысяч. Сегодня в подавляющем большинстве американских семей среднего класса работают уже и муж, и жена, интенсивность их труда возросла многократно (совместительство, сверхурочная работа – очень распространенные явления), однако тяжесть жизни взаймы лишь возрастает: 30-летняя ипотека, долги по всевозможным потребительским кредитам, непомерно возросшая стоимость высшего образования (остаться с долгом в $200–250 тысяч по кредиту после университета – обычное дело).

Как ни парадоксально на первый взгляд, но в современных постиндустриальных экономиках количество рабочих мест, обычно ассоциирующихся со средним классом, часто не растет, а, наоборот, сокращается. Разрезвившийся на ниве всевозможных деривативов и прочих «финансовых производных» спекулятивный капитал убивает малый и средний бизнес, загоняет в угол непомерной интенсификацией труда все больше представителей работающего среднего класса, а добивают этот самый средний класс глобальная конкуренция и многолюдная работящая Азия.

Российский нарождающийся средний класс последние десять лет рос, по сути, в относительно «тепличных условиях» — благодаря высоким ценам на энергоносители, которые во многом сглаживали для него все известные недостатки сложившегося в стране общественно-политического режима. Однако означает ли это, что Россию и впредь минуют уже обозначившиеся во многих странах крайне неблагоприятные для среднего класса тенденции? Или случится так, что российский средний класс так и не достигнет своего «золотого века», а сгинет и скукожится под ударами глобализации, мировых кризисов, внутреннего бардака (то есть под руинами окончательно прогнившего от коррупции государства) и орд «новых варваров» в лице гастарбайтеров. Последние, а также их потомки рано или поздно могут оформиться в новый социальный слой – со своими (иными) ценностями и политическими предпочтениями. И может статься так, что в России условия для утверждения демократии в той форме, в какой ее принято понимать в странах с развитым средним классом, на самом деле будут не улучшаться, а ухудшаться. Это, собственно, к тому, что если желаемых преобразований государства и политической системы (повышение прозрачности и честности, независимый суд, защита прав собственности, подотчетность избирателям и т. д. и т. п.) не случится уже в скором времени, то таковые преобразования уже могут не случиться никогда. Да и востребованы они будут все меньше. Потому как некому станет востребовать.