Полагаю, что именно Адам Михник задал российскому президенту накануне визита в Польшу вопрос: «А какое место Сталина в истории России?» Владимир Путин счел вопрос провокационным, «даже не немножко».

Странное начало ответа. Почему вопрос иностранного журналиста даже не об отношении президента Путина к Сталину, а о месте одного из предшественников нынешнего президента в истории России, Путин счел провокационным? Какой намек он услышал в этом вопросе, что ему померещилось? Ответ был на уровне обыденного среднего сознания наших сограждан: Сталин был диктатор, но выиграл войну.

Ответ примитивный, но абсолютно политкорректный – с учетом собственного электорального большинства – того самого, для которого возвращение гимна СССР амортизирует неприятные ощущения от реформ Грефа.

Я неожиданно вспомнила, как меня припер к стене вопросом о Сталине Аугусто Пиночет. Я спросила его, как к нему будут относиться будущие поколения: как к диктатору и кровавому убийце или как к реформатору и гаранту чилийского экономического чуда. Старик ожил и очень бодро поинтересовался: «А как вы относитесь к Сталину?» Я лично относилась плохо. Он спросил, почему же. Я сказала, что он погубил огромное количество людей. «Вот видите, — как-то невесело согласился Пиночет. – А кто-то другой ответил бы, что он выиграл войну». Разнообразие в оценках роли Сталина самими русскими, видимо, в представлении Пиночета является некоей моделью отношения будущих поколений чилийцев к его собственной роли в истории страны. При этом, если верить его помощникам, Пиночет никогда не испытывал симпатии к личности Сталина.

Путин отверг сравнение Сталина с Иваном Грозным и Петром Первым, чей портрет висит в его кабинете. Он сравнил генералиссимуса с Тамерланом. Последнего, в отличие от Петра, «западником» не назовешь.

Интересно, что когда мы писали книгу, нам не пришло в голову задать Путину вопрос о его отношении к Сталину. Только один раз я спросила, не задавался ли он вопросом о бессмысленности порой, как стало понятно, огромных человеческих жертв в годы Великой отечественной войны, имея в виду в том числе берлинскую операцию. Он ответил, что война есть война и там некогда думать об ошибках, иначе ее никогда не выиграешь. Почему же мы не спросили его о Сталине? Может быть, потому, что не только нам, но и малоизвестному тогда еще Путину и во сне не снился рейтинг популярности, который как раз к моменту следующих президентских выборов, как я уже писала, вполне сравняется со сталинским.

Михнику тут бы в пандан к вопросу о Сталине спросить и про Катынь, но знаменитый диссидент был на сей раз очень, ну просто очень доброжелателен. Или же точно уловил, что даже если довольно абстрактный вопрос о Сталине вызвал подозрительную реакцию русского лидера, то что же последует в ответ на прямой вопрос, типа: «А не пора ли извиниться за катыньские расстрелы?»

Вопрос вполне по адресу. Путин работал в КГБ и известное время возглавлял ФСБ – правопреемника КГБ. Было бы даже что-то символичное, если бы именно этот президент России покаялся перед поляками в расстрелах НКВД-шниками польских офицеров, в которых мы долгое время совершенно цинично обвиняли немцев. Кстати, немцы еще тогда, во время войны, предложили «независимым наблюдателям» из швейцарского Красного креста приехать на место преступления и провести расследование. Редчайший случай, согласитесь.

Либерал Горбачев не нашел в себе силы признать вину России и всегда отрицал причастностью советских спецслужб к этому преступлению. Впрочем, он отрицал много совершенно очевидных исторических фактов. Нелюбимый народом Ельцин в 1992 году под угрожающие окрики коммунистов официально признал: «Было». И передал архивные документы полякам. Это было, безусловно, жестом раскаяния, но на вербальном уровне поляки от нас покаяния так и не услышали. Они считают, что пора.

Извинится ли Путин?

Пора. Это было бы не только более конкретным ответом на вопрос о роли Сталина в истории. Это означало бы, что несмотря на возвращение советского гимна, мы каким-то образом все же меняемся. А президент меняющейся России выше цеховой принадлежности. А если кому-то в народе признание наших ошибок поперек горла, то президент, как он говорил в том же интервью Михнику, постарается объяснить своему народу, что он сделал правильно. И ему поверят. Впрочем, если ему почему-то не захочется вербализировать раскаяние перед поляками, и он объяснит народу, что это правильно, то ему тоже поверят. Елки зеленые, так верили только Сталину, который также не пренебрегал возможностью объяснить народу, что такое хорошо и что такое плохо.