Ну ее, политику. Давайте про любовь. И про иной тандем в том числе, про сложности, разрывы и сближения, и снова разрывы, и потери, про страсть и смерть.

Вчера умерла актриса, которая ухитрилась сыграть, как мне кажется, все грани любви — от первой встречи взглядов до ненависти и все, что в середине. Умерла женщина, чья жизнь была равна, в сущности, актерству. Порой казалось, что на экране просто ее жизнь. Уж с Ричардом Бартоном-то точно. Они разводятся и в кино, и в жизни; они обожают и ненавидят друг и в кино, и в жизни; они сходятся снова и в кино, и в жизни. Они друг друга укрощают, друг друга предают, пьют, сходят с ума — и снова обретают нежность. Они так естественны во всех любовных сценах, как могут быть естественны только двое, знающие друг про друга все. Книга о них, естественно, названа «Яростная любовь».

Она не помнила, когда она не была актрисой. А мы почти и не увидели, когда она ею быть перестала. Редкое появление на сцене в инвалидной коляске. Редкое интервью Ларри Кингу. Редкий приезд на концерт Майкла Джексона. Всякий раз появление на экране мотивировано: помочь больным СПИДом, а здоровым — преодолеть безразличие и предрассудки к больным, поддержать друга. Или после борьбы с лишним весом сказать всем: вы можете.

В годы расцвета она, казалось, была живее и естественнее на экране, чем в жизни. Я помню документальные кадры, где они с Бартоном сходят по трапу самолета, подходят к машине, садятся — сначала она, потом он. Скучно. Представляю, как бы они сыграли даже такую простую сцену в кино — что было бы в мимике, в опущенных плечах актера, в ее невообразимых глазах.

В ней все было «слишком». Она была невыносимо красива. Она была слишком «дорогой» — первой получила миллионный гонорар за «Клеопатру». У нее было 8 мужей. Она слишком часто оказывалось между жизнью и смертью. У нее был самый невероятный бриллиант в 69 с лишним карат, подаренный ей Бартоном, и этот камень соответствовал его оценке Лиз при перечислении всех ее «слишком»: «She was, in short, too bloody much». Попробуйте столь же емко выразить это по-русски.

Бартон умер 27 лет назад. Я не знаю, стояла ли у нее на спальном столике его фотография или лежала она у нее под подушкой, как говорят. Но в одном из последних интервью на вопрос: «Если бы Ричард Бартон был жив, были бы вы снова женаты?» — она ответила, что это было бы неизбежно, но это не тема для обсуждения. Такое ощущение, что до ее последнего дня и 27 лет после его последнего дня между ними что-то продолжалось, что-то очень похожее на жизнь, что-то очень похожее на пьесу, что-то, о чем нельзя мечтать и чему нельзя не завидовать, что происходило помимо ее восьми и его пяти браков, что начиналось нездешней страстью на съемочной площадке «Клеопатры» и продолжалось в его мучительные бессонные ночи, проходило через их обоюдные излишества, сцеплялось страстью, растворялось в дыму его от 60 до 100 сигарет в день, проливалось стаканами спиртного и отсвечивало ее бриллиантами. Они сыграли эту жизнь-пьесу про себя для всех и навсегда в «Кто боится Вирджинии Вульф».

Может быть, это всего лишь мои ощущения. Может быть, говорит мой сохранившийся с детства восторг перед этой парой, сыгравшей вместе в 10 или 11 фильмах и так и оставшихся для меня парой, как оказалось, очень понятной мне по балансу плюса и минуса, высокого и низкого, добродетели и порока, обретения и утраты. Вчера умерла она, и вместе с ней снова умер он. Остались два великих актера, которых время уже никогда не разведет.

С разницей в две минуты в один и тот же день, 23 июля прошлого года, Лиз Тейлор напишет в своем твиттере: «Hold your horses world. I've been hearing all kinds of rumors about someone being cast to play me in a film about Richard and myself». И через две минуты: «No one is going to play Elizabeth Taylor, but Elizabeth Taylor herself».

Занавес.