В последние месяцы утверждение, что за минувший год в российской политике ничего не изменилось, стало едва ли не общим местом. Дескать, уличной активности было много, а на выходе — пшик.

Если говорить об основных политических институтах, механизмах принятия решений и взаимодействии власти и общества, с подобными оценками трудно не согласиться. И даже возвращение прямых выборов губернаторов (ограниченных, правда, фильтрами) и упрощение процедуры регистрации партий, существенно расширившее число участников избирательного процесса, осуществленные в рамках громко анонсированной политической реформы, на практике ничего не изменили. Но при всем том

даже беглого взгляда на российскую политику в ее нынешнем состоянии достаточно, чтобы увидеть подвижки, значение которых, несмотря на их фрагментарность, нельзя недооценивать.

Журналисты, в том числе из близких к правительству изданий, задающие неожиданно острые и заранее не согласованные с кремлевской пресс-службой вопросы президенту на его недавней большой пресс-конференции. Функционеры из ЕР и проправительственных молодежных структур, вынужденные менять статусные позиции в Госдуме и отказываться от членства в Общественной палате под влиянием общественных разоблачений. Крупные бизнес-группы, начинающие, как и в «лихие 90-е», проявлять интерес к установлению контроля над влиятельными СМИ, хотя они и стараются делать это скрытно, не привлекая общественного внимания. Что общего между всеми этими совершенно разными по масштабу и значению фактами и явлениями? А то, что они по-своему указывают на начинающееся возрождение публичной политики в стране, главным признаком которого является восстановление системы обратных связей в политической жизни. Когда публичной политики не было, общественная функция СМИ вполне могла ограничиваться самовыражением или же ролью канала, через который различные верхушечные группы обменивались друг с другом только им понятными «спецсигналами».

Сейчас даже проправительственные СМИ вынуждены выносить в информационное поле, задавать власти вопросы, волнующие значительную часть общества.

Ту часть общества, которую ранее подобные вопросы не интересовали. Она предпочитала им многочисленные «телеаншлаги».

В эпоху отсутствия публичной политики депутаты от «партии власти» могли говорить все что угодно, совершенно не задумываясь, как это будет воспринято тысячами обычных граждан. Они так и делали и ничем при этом не рисковали. В период возрождения публичной политики обнародованные данные о плагиате в диссертации или общественное возмущение хамскими словами о раковых больных оборачиваются статусными потерями. И пусть в этих изменениях главную роль сыграли не мотивы морального порядка, а грозные рекомендации сверху, важно другое: без публичных разоблачений и реакции общественного мнения таких рекомендаций наверняка бы не последовало.

В эпоху непубличной политики такой ресурс, как СМИ, для крупных бизнес-групп мало что значил, ведь главным являлось поддержание эксклюзивных отношений с лицами, принимающими решения.

Поэтому владение СМИ наиболее влиятельным российским бизнесменам навязывали в качестве общественной нагрузки, для присмотра за журналистами, чтобы те не натворили чего нехорошего. В ситуации, когда в верхах обостряются противоречия, все чаще прорывающиеся наружу вопреки неписаным законам системы, а в борьбу друг с другом вступают группы, каждая из которых имеет свой эксклюзивный «доступ к телу», значение влиятельного СМИ как политического ресурса для продвижения собственных интересов снова возрастает. Потому что если поддержка масс и не требуется еще сегодня, то она точно будет важна завтра.

Конечно, возрождение публичной политики — это сложный и не одномоментный процесс. Он развивается постепенно, в разной степени затрагивая различные сферы общественной и политической жизни. Но его непременным условием является возобновление интереса к политике (зачастую вынужденного и вызванного самыми разными причинами) как к массовому социальному действию, в рамках которого его участники стремятся самостоятельно отстаивать собственные интересы, а не только уповать на мудрость и расположение власти. Именно

возрождение такого запроса, пусть еще не ярковыраженное, и придает политическому процессу динамику, даже если ничего не меняется в деятельности политических институтов, а политическая картина выглядит застывшей.

Но, к чему это в конечном счете приведет, во многом будет зависеть от того, станут ли политические институты реагировать на импульсы извне или будут сохранять спокойствие египетских пирамид, демонстрируя, что им нет абсолютно никакого дела до того, что происходит вокруг.