Цивилизация
Двадцать лет постсоветские страны идут своими экономическими путями, и, глядя на приключения большинства из них, возникает соблазн согласиться с теми, кто все эти годы повторял, что раздел бывшего нашего общего хозяйства оказался далеко не таким коммерчески выгодным делом, как это виделось на первых порах. Пожалуй, и так. Только к этому надо добавить, что
к 91-му году экономический развод бывших союзных республик был уже абсолютно неизбежен.
Он был неотвратим при любом из тогдашних сценариев сохранения СССР – что либеральном горбачевском, с его мечтами о добровольном подписании республиками нового союзного договора, что диктаторском гэкачепистском, нацеленном на реставрацию советской бюрократической централизации.
Всем тогда вдруг захотелось выяснить, кто у кого сидит на шее. Прибалтов корили за то, что они задарма жгут российское топливо да еще и кричат, что их притесняют. Все, у кого было неплохо с продовольствием – Украина, Молдавия, Грузия, – негодовали, что Россия их объедает. В Узбекистане жаловались, что народ ради потребностей державы корячится на хлопковых полях, а его же терроризируют какими-то «хлопковыми делами». И каждый верил, что, если отделиться от прожорливых собратьев по империи, жизнь мигом наладится.
Как заблуждались те, кто воображал, что благодатный климат, черноземы и сопутствующие им продукты питания принесут их новообразованным странам богатство! И как были правы те, кто ставил на родной нефтегазовый ресурс! Хотя и они в конечном счете тоже окажутся неправы.
В разнородной державе, где один край совершенно не расположен жертвовать собой ради другого, переход от социализма к капитализму совершенно исключен, если там существует хоть какая-то свобода и с мнением регионов хоть сколько-то считаются. В таких обстоятельствах любая попытка центра перестроить экономическую систему сразу запускает механизм разбегания составных частей империи в разные стороны.
Это была одна из мин, изначально заложенных под Советский Союз. Ведь переход к капитализму рано или поздно должен был стать абсолютно неизбежным, социализм по сути своей не вечен, однако действия, необходимые для этого перехода, тут же взрывали империю.
Дело было не только в хозяйственной безграмотности советского перестроечного руководства второй половины 80-х. Хотя поразительная экономическая некомпетентность всего горбачевского Политбюро, от либералов и до реакционеров, до предела усугубила все хозяйственные проблемы. Бюджет сводился с гигантским дефицитом, что при тогдашних «твердых» ценах обеспечивало исчезновение буквально всех товаров и толкало регионы к отгораживанию друг от друга. Империя приучилась жить в долг. Внешняя задолженность СССР всего за несколько перестроечных лет выросла вдвое, с $50 млрд до $100 млрд, невероятной по тем временам суммы. Золотовалютные резервы к середине 91-го года были полностью растранжирены.
Переход к рыночной системе после всего этого требовал очень жестких решений и согласия рядовых людей пройти через большие трудности. Почувствовавшие вкус самостоятельности республики просто не готовы были принять что-либо подобное от центрального руководства.
Но ничего не получилось бы, даже если бы это центральное руководство оказалось и вполне экономически грамотным, каким оно было на финише двух других социалистических федераций – Югославии и Чехословакии. Составные части этих государств хотели слишком разного, до предела не доверяли и друг другу, и центральному руководству, и любое реформаторское решение, пришедшее из центра, вызывало повсеместный взрыв негодования.
И обе эти федерации распались в те же годы, что и СССР. Республики бывшей Югославии при этом прошли через войну, а Чехия и Словакия – только через «бархатный развод». Между прочим, на последней фазе этого развода его первоначальные инициаторы словаки вдруг предложили чехам сохранить что-то вроде конфедерации, которая позволяла бы им получать от них какие-то субсидии. Но Вацлав Клаус, архитектор чешского капитализма, настоял на полном разводе – незачем, мол, из-за иллюзий бросаться деньгами. Самим не хватает.
Распад СССР только нам казался исключительным, а вообще-то был исполнением общего правила. Как общим правилом стали и неудачи любых попыток сколотить на месте распавшихся империй какие-то объединения, имитирующие прежнее единство. У нас такой фикцией стало СНГ. А у бывших соцстран Восточной Европы – учрежденная в том же 1991-м «Вишеградская группа» (Польша, Венгрия, Чехия и Словакия). Ни то, ни другое объединение стать живыми не смогли.
Был, правда, еще один сценарий. Ведь если бы ГКЧП победил, то он, видимо, придушил бы всех самостийников и никакое общественное мнение ни в метрополии, ни в провинциях, не смогло бы уже помешать капиталистическим реформам, хотя бы и самым суровым. Но вот только реформ бы не было. Любая власть на кого-то опирается и делает только то, с чем эта опора согласна примириться. А ГКЧП опирался на круги не только экономически темные, но еще и не приемлющие перемен как таковых. Записи совещаний, которые в те дни прошли в правительстве Павлова, говорят о полной растерянности и отсутствии хоть сколько-то продуманной хозяйственной программы.
Даже если бы ГКЧП и одержал силовую победу, его последующие мероприятия в отсутствие привычных уже иностранных кредитов и поставок еды и ширпотреба и при явном неумении что-либо организовывать за несколько месяцев окончательно развалили бы державу, так сказать, экономическими методами.
Но не будем сводить распад единой экономики СССР только к проблемам переломного момента – превращения социализма в капитализм. Даже если бы такое превращение каким-то чудом не раскололо бы империю, она после этого все равно распалась бы, поскольку при капитализме несовместимость разных ее частей и невозможность на таком пространстве единой экономической политики стали бы для всех очевидными.
Если оставить в стороне различия в образе жизни, сохранение единого государства на месте СССР подразумевало бы сегодня еще и снижение жизненного уровня россиян по меньшей мере в полтора раза против того, что есть. Легко представить атмосферу, в которой российские нефтедоллары перекачивались бы во все края старой империи, от Украины до Узбекистана, обеспечивая хотя бы приблизительную сопоставимость стандартов жизни и заработных плат. Представить, какие бы кипели страсти, легко, а вот сохранить единство и общественную устойчивость в такой державе было бы явно невозможно.
Любопытно, кстати, взглянуть из того доисторического 91-го на перспективы раздельного существования союзных республик и сравнить то, что тогда угадывалось, с тем, что сейчас получилось.
Тогда казалось довольно очевидным, что распад СССР в экономическом смысле будет означать разделение прежних республик на четыре более или менее однородные группы. Причем самой богатой из них обещала стать та группа, в которой прибалтийские республики. Затем шли три славянские республики. После них, немного ниже по уровню благосостояния, республики Закавказья. И беднее всех четвертая группа, республики Среднеазиатско-Казахстанского региона.
А вот что вышло на самом деле. Независимость и возможность вернуться в Европу оказалась для балтийских стран только шансом, воспользоваться которым они сумели по-разному. Хуже всех распорядилась Латвия, которая на волне предкризисного бума транжирила деньги, влезла в долги, а в 2008–2009-м грохнулась сильнее всех и до сих пор не встанет на ноги. А лучше всех использовала окно европейских возможностей Эстония. Она сейчас действительно самая богатая из бывших советских республик ($19,1 тысяч подушевого ВВП по паритетам покупательной способности). Можно сказать, без пяти минут Португалия с ее $23,0 тысячами. А на самом деле даже и куда лучше, потому что живет не в долг, сводит бюджет и торговый баланс без дефицита и перестроила экономику на современный лад. А на остальном постсоветском пространстве
радикально оторвались от всех остальных четыре страны-передовика, обогатившиеся на торговле нефтью и газом. Это Россия среди славянских государств, Азербайджан среди закавказских, Казахстан и Туркмения среди центральноазиатских.
И если Россия с ее подушевым ВВП в $15,9 тысяч сегодня почти в два с половиной раза богаче славянской сестры Украины ($6,7 тыс.), то Азербайджан ($10,9 тыс.) во столько же раз богаче своих соседок Армении и Грузии (около $5 тыс.). А Казахстан ($12,7 тысяч) даже не вдвое, а вчетверо богаче крупнейшего своего центральноазиатского соседа Узбекистана ($3,1 тысячи)
Даже Туркмения, самая бедная из стран — продавцов энергоносителей ($7,5 тыс.), смотрится более процветающей, чем такая европейская и даже вроде бы метящая в Евросоюз держава, как Украина. На первый взгляд, конечно. Потому что на самом деле украинская экономика хоть и бедна, но кое в чем крепче и конкурентоспособнее даже и нашей, российской. Во всяком случае, размер украинского неэнергетического экспорта в расчете на душу сейчас заметно выше, чем неэнергетическая часть экспорта российского.
А общий итог двадцатилетнего раздельного существования примерно таков. Россия, если верить расчетам ВВП по покупательным паритетам, приближается по уровню подушевого производства к Польше и Венгрии. Балтийские страны (кроме Латвии) слегка впереди нас. Казахстан и Азербайджан на уровне Турции. Украина, Армения, Грузия на уровне самых скромных государств Латинской Америки. А центральноазиатские страны, в которых нет газа или нефти, в лучшем случае на уровне Индии. Вот такое у нас сейчас на постсоветском пространстве разнообразие.
Спору нет, первым результатом раздела того, что называли единым советским народнохозяйственным комплексом, был спад, причем не двух-трехлетний, как сначала думалось, а гораздо более долгий и тяжелый. Но, во-первых, раздел был неизбежен. А во-вторых, он открыл то, что раньше было замаскировано – насколько разные у разных частей бывшей империи экономические траектории, разные модели развития, разные ошибки и успехи. Раскол экономики СССР подготовило само время, и оно же с тех пор успело показать, насколько велик исторический смысл того, что тогда произошло.
