Говоря в послании о Ближнем Востоке, Путин, хотя и не назвал напрямую, но, по сути, обвинил в создании там «зоны хаоса и анархии» США, которым «захотелось сместить неугодные режимы, грубо навязать свои правила. В результате что? Заварили кашу, разрушили государственность».

Второй раз о государственности Путин сказал уже применительно к России, заявив, что нужно «жестко противодействовать любым проявлениям экстремизма и ксенофобии, беречь межнациональное и межрелигиозное согласие. Это историческая основа нашего общества и российской государственности».

Любопытно, что применительно и к разваленным режимам Ближнего Востока, и к крепкой России президент использовал слово «государственность».

Не государство, а именно государственность становится весьма часто используемым определением. Но вот определением чего?

Как заметил политолог Глеб Павловский в своей «Системе РФ», в России практически нет государства. Есть государственность.

Именно ею определяются все цели, а главное, объясняются все шаги, в основе которых часто нет логики, зато всегда есть государственность. Все делается во имя и от имени. Укрепление государственности, ее защита, непримиримая борьба с противниками государственности, с призывами к развалу государственности, с попытками ослабить государственность и т.д.

На самом же деле многое сводится к борьбе за пространство. Не за территорию, а именно пространство в самом широком его толковании. Пространство географическое, всегда жизненная для России величина. Но помимо него важнее пространство политическое и особенно ныне геополитическое, бизнес-пространство, которое дает мощь, деньги и преференции, наконец, пространство безопасности, которой все вроде занимаются, но которая все никак не наступает.

И не наступит. Потому что в системе координат России ценность безопасности на самом деле отсутствует.

Ею прикрывают разномастные намерения, но она никогда не является самоцелью.

Под безопасностью должна подразумеваться, прежде всего, жизнь конкретного человека, повседневная, состоящая из платы за жилье и разумных прозрачных налогов, хорошей школы для ребенка и доступной медицинской помощи для пожилых родителей, эффективной системы подачи жалоб на несправедливость и каналов выражения недовольства тем или иным решением властей.

Ничего этого нет. Безопасность подменяется словами о государственности.

По этой причине государственность никак не превращается в государство, равно как и пространство никогда, видимо, в России не превратится в территорию. Оно навсегда останется рыхлым, абстрактным воздухом, которое нельзя ни освоить, ни приручить, ни победить.

Территория означает конкретные измерения. Территорию можно определить, оценить, облагородить. Пространством можно прикрыться. Оно всегда будет убежищем, оправданием, поводом для чего-то совершенного иного, не относящегося никак к настоящему освоению, которое, прежде всего, означает методичную созидательную работу.

Государственность, как и пространство, весьма трудно измерить, потому что она вроде везде и в то же время нигде, потому что никто толком не знает, что конкретно включает в себя это понятие.

Органы ли власти, все население, всеподавляющее большинство, лишь несколько избранных лиц и фамилий? Это логика власти, система принятия решений или контроля за ними, лимит дозволенности или всевластие избранности? Нет ответа.

Но точно известно, что есть закоренелые противники государственности, даже подчас враги, которых нужно изолировать и усмирить. Они есть как внутри страны, так и снаружи. Главная цель, которую они преследуют, — лишить Россию ее государственности или как минимум в корне ослабить. Зачем им это — обсуждению не подлежит, потому что это неоспоримый доказанный факт.

Этот абстрактный, крайне гуттаперчевый подход, вряд ли осознаваемый самими же его носителями, на деле оказывается и крайне утилитарным. Его легко и быстро можно применить к любой ситуации — от экономической до чуть ли не нравственной. Ведь иностранные усыновители тоже работали на подрыв нашей государственности. Санкции и военные предупреждения, раздающиеся с Запада, — это и вовсе прямые покушения на убийство нашей государственности. Мощная оппозиция работает на разрушение монолита государственности, а слабая и маргинальная — на подрыв авторитета государственности.

Телеканалы отражают запрос на государственность со стороны обывателей и политиков. Государственные компании работают на капитализацию государственности, корпорации — на ее приумножение. Депутаты и их законодательные инициативы — на усиление и укрепление государственности.

Мы все время строим некую государственность большинства, которую весьма трудно уловить, а потому крайне легко модифицировать под любые обстоятельства.

За нее все борются, но никто не ценит, потому что, когда ее строят или разрушают, крайне трудно понять, что в реальности появляется, а чего человек лишается.

Поэтому ее так легко пообещать, ею можно пригрозить и не менее легко все ею объяснить. Но ее никак невозможно потрогать и ощутить. И государство все время ускользает, отступая перед государственностью.