Правильно, что Алексей Навальный не пошел на «Русский марш» — там не место ответственному политику. Нацистские идеи становятся сегодня все более привлекательными, и, чтобы не «остаться зиговать», нам нужны иные знаки и символы.

Когда на многочисленных фото в социальных сетях я увидел болельщиков с развернутым нацистским полотнищем, сначала подумал, что это фотомонтаж. Флаг шокировал. Будто сбылся вещий сон из Чука и Гека: «И волокут из дальних мест кривой фашистский флаг и крест». Волокут — правда, не из дальних, а из ближних.

Еще будучи сотрудником одной из англоязычных газет, я пытался донести до редакторов, что не стоит употреблять слово «националист» по отношению к реально профашистским политикам, лучше называть их «ультраправыми». На что редактор американец сказал, что «в России все перемешано». Может, он был прав? Недавно даже хороший приятель на голубом глазу в разговоре охарактеризовал себя как «наци» — так он для удобства сократил слово «националист», хотя еще недавно это было сокращением от слова «нацист». А выражение «кинуть зигу» стало настолько популярным, будто речь идет о какой-то азартной игре.

Те, кто еще в 1990-е стриг под одну гребенку оборонцев из Белого дома 1993-го из-за присутствия в их рядах «баркашовцев», сегодня готов протянуть руку их последователям, чтобы объединиться против общих врагов. Cлова «лучше фашисты, чем «Единая Россия» можно услышать и от вполне себе «рукопожатных» людей, правда пока лишь в частных разговорах. Современные «наци» — я имею в виду тех, кто не скрывает своих симпатий к Гитлеру, — уже давно без «щей в бороде», хорошо знают иностранные языки и даже обзавелись приличными сайтами, где c юморком и прибаутками пишут о национальных проблемах.

В свое время, когда я делал материал о ныне разгромленной группировке «Национал Социалистическое общество», моими героями были тоже вполне милые и симпатичные ребята, похожие на менеджеров среднего звена. Что не мешало им, как потом оказалось, жестоким образом убивать людей.

Еще вчера на «подвиги» неонацистов разного толка прикрывала глаза власть, а сегодня и часть представителей оппозиции не прочь использовать их как «ударный батальон» в борьбе за Кремль, не понимая, что последствия будут печальными, а жертвами дорвавшихся до руля «наци» станут и «условный Пехтин», и «условный Навальный». О том, как это бывает, хорошо известно из истории нацистской Германии. Избежать печального исхода событий можно только созданием механизма для участия в политике умеренных националистов, не имеющих отношения к «гитлеризму», и выведением за правовое поле профашистских групп — я употребляю этот термин в народном общепринятом смысле, и, пожалуйста, не надо лекций про Муссолини. Участвуя в выборах, ультраправая партия вынуждена смягчать свою риторику. Даже в сегодняшней Госдуме присутствует партия, которая в 90-е была почти профашистской, а сейчас занимает вполне умеренную позицию.

Да, ультраправые идеи в России — это «грозди гнева» на благодатной почве межнациональных проблем и резкого социального неравенства. Однако есть и другая проблема —отсутствие в обществе патриотизма, и здесь во многом виновата сама власть. Если в 1990-е общим фоном для многих властителей Кремля был «этостранизм», то сегодня он передался многим образованным слоям населения, а народу навязывается казенный патриотизм.

Часто цитируемая фраза о патриотизме как последнем прибежище негодяев, сегодня себя вполне оправдала — его и правда отдали негодяям всех мастей.

Да, предыдущая советская власть тоже выдавала на-гора массу идеологического мусора, но все же смогла привить людям моего поколения отвращение к нацистской идеологии и практике. Сегодня же, когда память о войне стирается из памяти народа, как программа из компьютера, отсутствие знаков и символов, которые разделяло бы большинство людей, — одна из главных проблем. Кстати, впервые я об этом задумался именно на одном из «Русских маршей» еще два года назад. Увидев в моих руках диктофон, ко мне подошла женщина и сначала начала дежурно поливать «евреев во власти», а потом возмущаться историей о том, как «нерусский» на полной скорости чуть не въехал в Могилу Неизвестного Солдата. Я согласился с ней в одном: неважно, кто был за рулем машины — Исмаил или Иван, — охрана после предупредительных выстрелов должна была открыть огонь на поражение. Ведь это можно рассматривать как попытку осквернения национального монумента. Моя либеральная знакомая мне возразила: дескать, нельзя убивать человека из-за «какого-то символа». Я не нашелся тогда, что ей ответить. При ненависти одновременно и к свастике, и к казенному патриотизму, Могила Неизвестного Солдата для меня священна, как, надеюсь, для очень многих людей в России.

И, кстати, абсолютно неважно, какой он национальности, этот Неизвестный Солдат.