История со стереоунитазами сочинского лыжно-биатлонного комплекса «Лаура», запущенная Стивом Розенбергом, набирает обороты.

К защите российских толчков подключился руководитель Национального центра мониторинга губернаторов «Губернаторы.Ру» Сергей Никитский, который утверждает, что в мужских кабинках должны были располагаться не унитазы, а тумбочки с выдвижными ящиками (знаменитое «доведение объекта до ума»), а Розенберг просто выждал момент, когда строители начали демонтаж сортира. Никитский с помощью красных стрелочек показывает, где была перегородка, но не говорит о том, что биатлонисту делать в кабинке с тремя тумбочками и рулоном туалетной бумаги на стене?

Так или иначе, уже запущен хештег #BBCврут, а депутат Роберт Шлегель уверяет, что нашим кабинкам просто завидуют и поэтому пиарятся на их фоне. Единственное, чего мне не хватает, — это заявления Дмитрия Пескова о том, что президент информирован о ситуации. И еще исследования Натальи Нарочницкой «Толчок в спину на чемпионате по русофобии», где она сообщит о том, что маркиз де Кюстин сначала нахваливал наши братские уборные, а потом облил их грязью, тогда как мужественные сочинские титаны мыють и хвощаются парно, укрепляя идею биполярного мира, раздражающую эгоцентричный Запад.

Звериная серьезность, накатившая на защитников олимпийских туалетов, меня тревожит. Поскольку все интеллектуальные, физические, инженерно-технические силы страны брошены на Сочи-2014, я стал сомневаться: а есть ли вообще жизнь после Олимпиады?

Кажется, богиня Лада с бутонами роз в губах проплывала над Древней Русью на лебедях по прямому распоряжению Олимпийского комитета России. Кажется, упырей и берегинь дохристианской Руси приносили в жертву Велесу исключительно с целью протолкнуть заявку Сочи на 119-й сессии МОК в Гватемале. И нет уже сомнения, что в 860 году император Михаил с патриархом Фотием всю ночь молились лицом ниц на каменных плитах церкви Богородицы во Влахернах, чтобы наутро вынести с песнями не божественную ризу, а алюминиевый факел производства Красноярского машиностроительного завода.

Не спятим ли мы после 16 марта, когда все закончится? Ровно 90 лет назад, 24 января 1924 года, начались первые зимние Олимпийские игры в Шамони, и в мэрии курортного городка тоже отнеслись к мероприятию с нечеловеческой серьезностью. В письме Анри де Балле-Лятуру Пьер де Кубертен писал: «Улыбки чиновников Шамони настолько вымученны, что я им не верю; у меня такое впечатление, что эти люди просто издеваются над нами». А когда глава финансового департамента мэрии выяснил, что из обещанных Кубертеном 30 тыс. билетов было выкуплено всего 10 044, то попал в клинику неврозов.

Ситуация в Сочи мало чем отличается. На сегодня продано 70% билетов. Стивен Уилсон, спортивный редактор лондонского бюро Associated Press, видел в документах МОК общую цифру билетов — 1,1 млн штук. Получается, что за две недели до открытия больше 300 тыс. остается в кассах. И это при том, что билеты купили Дед Мороз, Поскакушка, госкомпании выкупают места оптом, одна «Роснефть» потратила 65 млн руб. и притащит на Олимпиаду не только ветеранов, но и африканцев.

Если Сочи 2014 — это все, для чего жила тысячелетиями Русь, то чем займутся граждане после 16 марта?

С чем будет выходить в открытый космос экипаж «Союза ТМА-11М»? Неужели с кабельными бухтами? Какая тоска, право. Что погрузят на дно Байкала, поволокут на Эльбрус и на Северный полюс? Неприятную опостылевшую измерительную аппаратуру? И неужели опять ростовский зерноуборочный комбайн вынужден будет везти куда-то чертово зерно?

И, пожалуй, главное — как мы сможем отделять героев, которые наотрез отказались бежать с факелом, от коллаборационистов и предателей, которые-таки побежали? Как теперь узнать, ху из миссис Лазарева?

Как и все, что мы делаем, мы превратили Олимпиаду в социальный маркер. В водораздел — с жизнью до и после. Мы могли готовить не зимние Игры, а конкурс детского рисунка или фестиваль поделок из теста и тоже «на разрыв аорты с кошачьей головой во рту» принялись бы уничтожать тех, кто раскатывает тесто скалкой, а не локтями или бордюрной плитой. Мы задолбали бы всех своими проклятыми русскими вопросами: с кем ты, изготовитель теста? Ты с нами размазываешь слой за слоем его по голове плавными движениями сверху вниз — или с ними, кто лепит из теста преступных зайцев, в высшей степени подозрительных и нерукопожатных зайцев?

Когда все это неизбежно закончится, наступит мое любимое время — утро после карнавала.

Я обожаю Manha de Carnival саксофониста Стэна Гетца за то, что там пустынно и нет людей, никто не надрывается ни с кошачьей головой во рту, ни с тестом на голове. Только пьяный феллиниевский клоун тащит свой зад по опустевшей площади, а за ним на веревке кувыркается маска из папье-маше. Упыри спят, все устали от себя.

Это очень правильное время. Когда нет хороших мин при неважной в целом игре. Когда Сечина не заставляют улыбаться, когда не надо стыдливо медлить с закрытием РИА, выпускать по амнистии политзэков для поддержания имиджа свободной страны.

Моя знакомая фотограф каждый год снимает Москву с семи до девяти утра 1 января. Она утверждает, что это единственные два часа в году, когда город стоит на своих лапах, он держит свою историю, ему не нужно вызывать несносную комиссию — он сам себе несносная комиссия, он любит и свои имплантаты, и гнилые зубы, свои мосты, и брекеты. Он сам себя завернет за угол, проведет, вежливо покажет свои подворотни и тупики. Надо только встать тогда, когда все ложатся.

16 марта нам даже будильник не нужен будет. Впервые за кучу лет мы увидим настоящую Россию. Уставшую, с клоунской маской на веревке страну, которая не делает вид, что вместо сортира с двумя унитазами она строила сортир с тремя офисными тумбочками.

Важное время.