Когда-нибудь участники коллизии вокруг греческих долгов напишут подробные мемуары, которые будут читаться как детективная история. Или учебник по технике переговоров — как торговаться в безнадежной ситуации (это про Афины) и идти по грани, пытаясь понять, какое из зол меньшее (это про Еврокомиссию и кредиторов). До развязки осталось совсем немного, если, конечно, стороны вновь не предпочтут техническую отсрочку, отложив решение еще на несколько недель.

Впрочем, даже соглашение о реструктуризации долга окончательным вердиктом не станет. Пять лет попыток урегулирования убедительно продемонстрировали, что долговая воронка засасывает все глубже и каждая новая фаза безнадежнее предыдущей.

Как бы то ни было, судьба Греции важна не только для нее, но для будущего всей еврозоны, а возможно, и Европейского союза.

Если статус-кво сохранить не удастся, это станет импульсом к давно назревшей трансформации ЕС. От ее исхода зависит очень многое, в частности, переустройство неизбежно скажется на всей европейской периферии, включая постсоветское пространство.

Европейская интеграция зародилась внутри ядра, которое по своим очертаниям примерно совпадало с империей Карла Великого, и первые двадцать лет (если считать с создания Европейского объединения угля и стали) не выходила за ее пределы. Революционным шагом стало вступление в 1972 году Великобритании, которое значительно укрепило атлантическую составляющую и внесло в континентальную экономическую психологию ЕЭС элемент англосаксонского либерализма.

Внутри сообщества установился баланс интересов крупных держав. Франция была политическим лидером, Германия — экономическим, Великобритания сочетала в себе и те, и другие качества, а страны наподобие Италии оставались на вторых ролях, но обладали достаточным влиянием. Конструкция сохраняла устойчивость, несмотря на то что внутри каждого из грандов лихорадило.

Достигнутая стабильность ядра позволила приступить к экспансии в сторону окраин, прежде всего Южной Европы. В 1980-е годы состав пополнился за счет Греции, Испании, Португалии — стран намного более проблемных, чем остальные, но сообщество было уверено в своей способности абсорбировать их без урона для проекта.

Конец «холодной войны» открыл возможность для быстрой экспансии.

Сначала присоединились нейтральные государства (Австрия, Финляндия, Швеция), которые в период противостояния предпочитали благоразумно демонстрировать дистанцию от любых объединений. А потом наступила очередь бывшего социалистического мира. В первое десятилетие XXI века Европейский союз распространился на большую часть территории Западной и Восточной Европы, запустив параллельно процесс углубления интеграции — единая валюта, общая внешняя политика, попытка принятия конституции…

Одновременное расширение и углубление, казалось, друг другу противоречили, но своя логика была. Имелось в виду, что центр, ядро, укрепляет единство, усиливая тем самым собственное притяжение для внешней орбиты, то есть тех, кто в ядро по своим объективным показателям войти не сможет. Или сможет потом.

Однако стройность замысла нарушилась по нескольким причинам. Международная обстановка в новом столетии осложнилась, и Евросоюзу требовались яркие примеры своей успешности, а расширение было легче представить именно так, и его политическая значимость выросла. Само выделение нового ядра в виде создания зоны евро породило разговоры о расслоении Европы на разные категории, поэтому риторику относительно равноправия и открытости элитарного клуба для всех пришлось усилить. Принятие Греции в еврозону в значительной степени было обусловлено культурно-политическими резонами (колыбель европейской цивилизации, родина демократии), а на ее сомнительную экономическую состоятельность решили закрыть глаза.

Гранды полагали, что с одной безалаберной страной они справятся.

Относительная мягкость подхода к кандидатам на присоединение к единой валюте, а точнее, доминирование в этом процессе политической логики над экономической целесообразностью привели к размыванию ядра. Виновата, конечно, отнюдь не только Греция. Германия и Франция внесли очень большой вклад в расшатывание всей системы, позволяя себе самим отступать от ими же провозглашенных принципов фискальной дисциплины.

Как бы то ни было, к моменту, когда разгорелся, а потом достиг кульминации долговой кризис, эпицентр которого располагался в Афинах, от внутреннего баланса, который гарантировал устойчивость проекта в лучшие времена, не осталось и следа. Политико-экономический упадок Франции, намерение Великобритании поставить вопрос о выходе из ЕС, резкая активизация части Восточной Европы (из-за России) и политические кризисы в другой ее части заставляют Германию — последнюю из по-настоящему дееспособных стран Евросоюза — принимать решения, которые в Берлине никто принимать не хочет. Вынужденное лидерство Германии диктуется не столько ростом ее амбиций, сколько осознанием того, что европейский проект, в рамках которого страна чувствует себя надежно и уверенно и из которого она извлекает максимальные выгоды, никто другой не спасет.

Необходимость принять решение об уходе Греции из еврозоны, если до этого все-таки дойдет, открывает путь к укреплению или даже очищению ядра, его избавлению от элементов периферии.

Неслучайно испанское левое движение «Подемос», аналог греческой СИРИЗА, которое рассчитывает на успех на осенних парламентских выборах, опасается, что греческий дефолт спровоцирует не только новый финансовый обвал Испании (а она только начала выбираться из своего долгового кризиса), но и сознательные действия Берлина и его единомышленников по широкой санации еврозоны. Примечательно, кстати, что ни Подемос, ни СИРИЗА, будучи антисистемными силами, не выступают с антиевропейских позиций, как, например, французский «Национальный фронт», который бросает вызов истеблишменту справа. Левые понимают, насколько их странам, в принципе, выгодно участие в единой Европе, но требуют ее демократизации и реформы экономической модели.

Греция обнажила концептуальную проблему: Европа больше не знает, что делать со своей периферией.

Если раньше универсальным решением считалось постепенное расширение ЕС и втягивание все новых стран в зону действия общеевропейских норм и правил, то теперь лимит, похоже, исчерпан. Дальнейшее увеличение числа стран-членов будет нести исключительно новые проблемы, тем более что в очереди сегодня стоят государства, отягощенные отнюдь не только экономически.

Попытка перейти виртуальную границу бывшего СССР (Балтия не в счет, она всегда была на особом положении) привела к такому резкому возрастанию трений с Россией, что европейцы попросту ошарашены и не понимают, что делать дальше. Помимо этого Европа столкнулась с удивительной для себя субстанцией, которая не поддается тем действиям, которые сработали в Центральной Европе. Даже если отложить в сторону Украину, где все повторяется примерно по одной схеме из века в век и никто ни на чем не учится, убедительным примером служит Молдавия.

Достижения европейского выбора этой страны, на которые всегда указывали в назидание тем же украинцам, рассеиваются как дым в условиях непрекращающихся свар, неослабевающего олигархического контроля и дробления электорального поля, выгодного оппозиции или откровенным фрикам.

Внешняя европеизация на фоне деградации экономики и эрозии общества — примета всей европейской периферии.

От Греции и Балкан (где особенно ярким случаем является Македония, по меткому выражению Ивана Крастева, «застрявшая в лифте истории») до западной части бывшего Советского Союза.

Беда в том, что отделиться от этой самой периферии ядро не может, ведь «промежуточная Европа», оставленная без попечения, не раз приводила континент к острым конфликтам и даже большим войнам. С этой точки зрения идея расширения ЕС и НАТО на восток имела смысл — попытка раз и навсегда ликвидировать «серую зону», порождающую соперничество и хаос. Но не получилось. И теперь зона неопределенности возвращается со всеми ее рисками.