Любовь выскакивает как убийца в переулке и поражает сразу обоих, написал Булгаков. Тарковский написал про сумасшедшего с бритвою в руке. «Началось, безумие началось» — написал Набоков.

Мрачные люди. И любовь у них такая же, темная, и черти вокруг нее вьются. Надо ж так про любовь писать, как будто это Рок из древнегреческой трагедии, как будто это колодец и маятник из рассказа Эдгара По.

Нервная, эфирная, вся в шелках и кружевах, даже когда в джинсах и футболках, Кира Найтли играла Анну Каренину. Помню, говорит Кира Найтли, по детству, что это невероятная романтическая история любви. А потом, говорит, как стала готовиться к съемкам, так пришлось прочесть Толстого... Хрена лысого романтическая! Ошпарилась о русскую романтику Кира Найтли. До какой же степени, говорит, это мрачный роман! До какой же степени «антигероиня» Анна! Как же она манипулятивна, деструктивна (и прочие слова из современного полупсихологического жаргона), и насколько Толстой не любит Анну!..

А по-моему, не так дело обстоит.

Выходишь ты себе спокойно из подъезда или, например, с дачи своей шестисоточной, идешь привычно, калитку открываешь — и вдруг утыкаешься во что-то большое. Смотришь — а это слон стоит и хоботом тебя за ухо трогает. Щекотно, радостно и дух захватывает.

И кажется тебе это таким естественным, как будто этот слон пасется тут всю жизнь перед твоей калиткой яко козлик. Вот это любовь! Верно Евгений Шварц это обыкновенным чудом назвал. Это ряд совершенно невероятных — как слон в комнате — событий, которые их фигурантам кажутся совершенно естественными.

При чем же тут, друзья, мрачно?

А с Кирой, кстати, не согласна я насчет романтизма. Романтизм имеет место. Потому что главная коллизия романа Льва Николаевича — конфликт долга и чувства. А это, извините, типичный романтизм. Законному супругу Анна говорит, что больше не жена ему, что теперь она жена другого. На каких таких основаниях? По какому такому праву? Венчанная жена говорит так... По праву чувства, разумеется. Гегемония чувства может и более фундаментальные основы поколебать. Именем чувства — откройтесь все заскорузлые двери пошлых обычаев!

Прошло много лет... Фальшивое светское общество, переехавшее Анну Каренину своим ханжеским колесом, ушло навсегда. Ему на смену последовательно пришли: общество тоталитарное, общество потребления, а теперь культурологи объявили о закате общества потребления и приходе ему на смену общества переживания — то есть такого, в котором не важен статус, а важно то, что мы чувствуем.

«В рамках общества переживаний распространена индивидуалистическая установка. Вы сами являетесь критерием успеха собственного действия», — сказал автор теории «общества переживания».

Вы сами — а не ваши соседи, не ваши друзья, родители, мужья, начальники. Ну и посмотрим, что же это нам дает?

Мы с вами живем в одном очень специфическом месте. То есть мы живем в водовороте разных культурных традиций.

Москва не только культурный перекресток, не только географический перекресток. Но и временной. Здесь, наступая хипстерам на пятки, бродят мамонты советского периода и привидения средневековья.

Тут сосуществуют и сталкиваются совершенно разные культурные модели. Например, наши родители совсем не разделяют нашей установки на индивидуальное переживание. Женщины старшего поколения транслируют на младшее свои модели поведения и свои критерии оценки, которые, конечно, являются принудительными (и принуждающими) для младших женщин. Например, брак необходим, потому что это легитимный статус полноценной женщины: «Я выходила замуж». «Ты хотя бы сходи и вернись»...

Корпорация женских старших возрастов до сих пор осуществляет прессинг — и даже уже не только в провинции.

Мы встречаемся на одной вечеринке. Я и она. Она мне говорит, что развелась спустя десять лет брака. И потому он (муж) отнял у нее десять лет ее жизни. И прощения ему нет. Только ненависть. Ей 39 лет. Красива. Стройна. Активно ищет...

Я внимательно выслушиваю. Киваю. И ничего не понимаю.

Как кто-то может отнять десять лет жизни? Отнять кайф и слезы? Это ж товар неотнимаемый. Как отнимешь чувства — да еще и задним числом! Да ты у Анны Карениной (этого отважного буревесника общества переживания) спроси, прям перед поездом на перроне спроси, согласилась бы она, чтобы ничего этого не было вовсе: ни отчаяния, ни презрения, ни шиканья, ни улюлюканья, но и любви, и чувств, и розового слона чтоб не было в ее жизни!..

Стоп. И я догадываюсь. Девушка воспринимает любое свое действие не само по себе — а как что-то на пути к статусу. Ее цель — получить статус мужней жены и матери, если она хочет, чтоб ее жизнь была осмысленной... Поэтому десять лет — насмарку. Раз не привели к цели.

Но это не я такая автономная свободная женщина, а просто мы люди разных обществ. Хоть и ходим на одни тусовки.

Одной группе важнее то, что она чувствует. Другой — важнее статус.

Возникновением общества переживания объясняется бум путешествий, бум фестивалей, акций, трансляций в кинотеатрах опер онлайн и всех массовых мероприятий.

Этим объясняется, мне кажется, и бум протестных акций: я хочу получить уникальное переживание. И не важен результат — политический или общественный — важно, что я чувствую в данный момент, размахивая белыми шариками со всеми вместе. Главное — эмоция. Главное то, как хорошо мы провели время. В этом плане протестные акции ничем не отличаются от, например, фестивалей пива, от Октоберфеста. Потому что все на свете — пространство для получения эмоций.

Я думаю, этим объясняется и феномен очередей на выставки. В очереди вместе со всеми у меня есть шанс получить уникальные незабываемые переживания. Стоя в очереди с другими, я чувствую нечто иное, чем то, что я чувствовала бы, придя на пустую выставку Серова, если б вокруг нее никакого ажиотажа не было. Однако #очередьнасерова повышает и статус выставки. Так что там, в #очерединасерова, сходятся и те, и эти.

Поэтому же премьера нового сериала проходит ночью на станции метрополитена. Люди не хотят смотреть премьеру дома в одиночестве на компе. Переживание не то.

Я не могу сказать, что это чувства победили фальшь. Просто так рыночная экономика продает переживания.

Анна начинает и проигрывает. Анна опять под колесами поезда.