Недавно в редакцию позвонила читательница и сообщила, что мы с мамонтенком развалили Россию. Было так.

— Голубева Людмила Ивановна, — обиженно сообщил женский голос, — педагог с большим стажем. И потребовал:

— Теперь вы представьтесь.

— Лена, — сказала я.

— Вы редактор отдела, который написал про мамонтенка? — все так же строго спросила Голубева Людмила Ивановна, педагог с большим стажем.

— Допустим, — сказала я.

— Вы пятая колонна! — вдруг закричала трубка. — Губители России! Как вы могли такое написать про наши, советские мультфильмы? Почему вы говорите, что его усыновила слониха, когда у него была своя собственная, родная мать, мамонт?

«Сами вы мамонт», — подумала я. В прошлый раз я видела вас, Людмила Ивановна, в кинофильме «Доживем до понедельника»: вы были папой одной неглавной героини, который ежедневно закидывал Министерство культуры вопросом «Почему вы артистов в таких позах снимаете?».

Я думала, вы давно ушедшая натура, а вы вдруг вернулись, Людмила Ивановна. Пришли и говорите.

Нет, конечно, в дорогую редакцию, особенно учитывая, что она в интернете, пишут, и много. Но пишут однообразно: сообщают автору, что он женщина непристойного поведения и нетрудовых доходов, и предлагают переместиться поближе к народу, на завод, скажем, пойти или в поле, а ежели не поможет, то завести любовника — мало ему непристойного поведения — или паковаться и в Госдеп, к соратничкам. (Это я, разумеется, пересказываю — нецензурность-то у нас, как известно, отменили.) Иногда еще предлагают взамен свои произведения — как спасти русскую посконность от евробородатости, всякое такое.

Всадники апокалипсиса, нежно именуют их в редакции.

Но вы, Людмила Ивановна, я сразу поняла, другая. Вы женщина старорежимная, почтенная. Телефон нашли, отдел уточнили, на секретаря, взявшую трубку, не наорали, сдержались; всю себя мне, не расплескав, принесли. Уважаю.

— А ежика, — все еще кричите вы, — как вы могли осквернить ежика нашего в тумане? Пятая колонна хочет Тома и Джерри, эту адскую пропаганду насилия?!

Это не ежик, Людмила Ивановна, в тумане, это вы в тумане.

Слова повторяете пустые, вздорные, с вытряхнутыми давно смыслами. Но дело даже не в этом: вот вы тяжело дышите в трубку от возмущения, а я почему-то думаю о том, как вы сидели у себя дома, на кухне, пили чай с вареньем или там оладьи пекли, а потом посмотрели в компьютер (вы женщина современная, да, у вас на столе ноутбук между чашками), а там — мамонтенок. Скрепы ломает. Кто ж стерпит.

Ну хорошо, Людмила Ивановна, ладно, давайте поговорим. Знаете, я как-то была в гостях, где одна интеллигентная гостья, кинокритик, чуть не затеяла со мной драку, убеждая, что с людьми надо спокойно разговаривать, объяснять им, доказывать. Я вам не нравлюсь, понятно, но и вы мне не нравитесь, и потому как раз разговор может получиться честным.

Давайте я расскажу вам прямо, как было. Накануне Дня защиты детей мы собирались написать материал к этому самом дню и раздумывали, от кого сегодня в России детей нужно защищать. Выяснилось, что прежде всего от родителей. А потом от многих и многих воспитателей и педагогов, некоторые из которых, между прочим, с большим стажем.

Что ежегодно в семьях мучают тысячи и тысячи детей. Что даже в интернете, который раньше казался наименее дремучей частью нашей с вами современности, вопрос о том, надо ли бить ребенка, остается не просто дискуссионным, а даже прогрессивным. Что родители на форумах делятся своими наработанными методиками — ремнем или скакалками — и мотивируют: «Меня пороли, человеком вырос, и я буду, а то ишь, щенок». И что почти у всех этих людей есть высшее образование, приличные друзья и коллеги, а рогов и копыт, наоборот, не имеется.

Будем честны друг с другом, Людмила Ивановна: после такого текста вы бы не стали возмущенно звонить в редакцию.

Я вижу вас каждый день на улице: вы тащите своего пятилетнего сына или внука Ванечку и орете на него, орете, орете. Наступил в лужу — получи подзатыльник, засмотрелся на птичку — сколько можно тебе говорить, паршивец, сил моих никаких нету.

Да и для отдела «Стиль жизни» все это довольно грустно, вы не находите? Решили, в общем, с коллегами вместо всего вот этого написать про мультфильмы, от которых стоило бы защитить детей, потому что на самом деле эти истории — для взрослых. (Получился, кстати, тонкий, остроумный текст, написанный, вы не поверите, из любви. И к людям, и к ежику, и к мамонтенку, да и вообще ко всей советской анимации. Но вы не чувствуете больше ни иронии, ни любви.)

Если бы вы позвонили не мне, любезная Людмила Ивановна, а по адресу, в психологическую службу поддержки населения, и рассказали бы там про свои оскорбленные мамонтенком и ежиком чувства, вас там сначала постарались бы вывести из острого психотического состояния, а потом пригласили бы на терапию, и не исключено, что длительную.

Потому что за всеми вашими криками о поруганном врагами праве ежика на неприкосновенность слышится голос отчаяния, который говорит: вы хотите сказать, что вся моя жизнь — ложь.

Потому что на самом деле вы кричите о том, что сначала жили в одной стране, той, где взрослые люди повязывали вам галстук, а вы им верили, верили; потом в другой, где взрослые люди снимали с вас галстук, а вы им снова верили, верили.

Потом в третьей, где вам на шею вешают уже, кажется, гирю, но вы теперь никому не верите, вы уже ничего не знаете — или нет, знаете, вы уже твердо, навсегда знаете: отойдите от меня, сволочи, сволочи, руки прочь от меня, руки прочь от моего мамонтенка!

Потому что мамонтенка не трожь. Дотронешься до него — и все посыпется: и ваша великая любовь вдруг обернется похмельным Павликом, стучавшим под утро в общежитие номер пять, и ваш заслуженный учитель города вдруг превратится в годы и годы борьбы с мерзкими семиклассниками, каждый раз желавшими целоваться, а не следующий параграф «Черви: круглые, плоские, кольчатые».

И я слышу этот голос, Людмила Ивановна, и не бросаю трубку, потому что, может быть, вас давно, очень давно совсем никто не слушал. В одном хорошем фильме режиссера Финчера, который вы, конечно, не видели, поскольку кино это американское, героиня, ее звали Марла, говорила: мы перестали слушать других людей, мы просто ждем своей очереди высказаться.

И вот когда вы наконец выкричитесь, мы — может быть, я не уверена — сможем поговорить о том, что любовь к мамонтенку или там к дяде Федору — это не обязательно ненависть к Тому и Джерри.

Что нежность к одному — это вообще не обязательно презрение к другому. (Не говоря уже о том, что сама по себе история кота Тома и мышки Джерри — это история игры и радости, то есть в самом прямом смысле — история любви.)

Что мир — большой и интересный. Что можно любить и ежика, и Микки-Мауса — не одинаково, одинаковой бывает лишь ненависть, — потому что Юрий Норштейн — гений и Уолт Дисней — гений. Что тут нет никакого противоречия и между ними не нужно выбирать: еж вам не муж и не обязан быть единственным.

Мы сможем поговорить обо всем этом, Людмила Ивановна, потом.

После.