Наташа родилась в тогда еще украинской Ялте. Отец, коренной москвич, попал туда по распределению. Мама, учитель истории по профессии, поехала за ним и работала воспитателем в детском саду.

Но в Ялте прожили только год и вернулись в Москву. Там — школа, потом медицинский институт. С первого раза не поступила, с экзамена по физике удалили за подсказку. Пошла работать в госпиталь санитаркой. Другая бы сказала себе «стоп», насмотревшись на изнанку медицинской работы, а эта — наоборот. Поступила на педиатрический факультет.

Не доучилась месяц. Родила дочь. Рожала тяжело. Попала в реанимацию. Дочку Лизу впервые увидела, когда той было четыре месяца. Но диплом все равно получила.

Правда, муж, хоть тоже врач, испугался вероятной инвалидности жены и испарился.

На работу пошла в специализированный роддом. Выхаживать детишек с проблемами. В первое же дежурство умерло четверо новорожденных. Наташа была в ужасе. Пожилой врач гладил ее по голове и приговаривал: «Доктор, вам нельзя работать в медицине. Вы слишком переживаете».

Детей убила внутрибольничная инфекция. Наташа вызвала заведующую: давайте что-то делать, надо то-то и то-то. «А как? — спросила заведующая. — Я не знаю как». Отработав в роддоме положенное, Наташа ушла работать в неонатальную реанимацию. Оказывать помощь с первой минуты жизни.

Родился и не задышал. А ты должна сделать, чтобы задышал.

Про новорожденных она говорит с восторгом, даже голос меняется. Они очаровательные, они все разные, они всё понимают. Это мы их не понимаем.

Работа неонатолога очень тяжелая, поэтому с возрастом пришлось стать просто педиатром. Вдвоем с подругой организовали свой медицинский центр. Наташа записалась в предприниматели.

Но тут пришла беда. Наташа жила вместе с племянником — так сложилось. Ее дочь, тоже медик, уехала доучиваться в Германию. Старшая сестра вышла замуж за иностранца, который в это время работал в Киеве. В одно не прекрасное утро в половине шестого в ее квартиру пришли с обыском люди из милиции и ФСБ. Ничего не нашли, но забрали с собой Ваню, племянника. Просто «поговорить».

И начались мытарства. Найти адвоката, принести передачу на Петровку, 38, где ничего не понимающий Ваня содержался под арестом. Надеяться на суд, верить, что судья все понимает и во всем разберется. Разочароваться навсегда. Забросить собственный бизнес, потому что судьба племянника важнее.

Случайно сестра, мать Вани, встретила в Киеве известного в России журналиста, и он свел двух ничего не понимающих женщин с правозащитниками. Борьба за Ванину свободу стала принимать осмысленные формы.

Медицинские термины в речи Наташи тогда почти исчезли, появились юридические и тюремно-фольклорные.

Мир не без добрых людей, Наташа обнаруживала их даже в недрах ФСИН. А может быть, дело не в них, а в ней, пробивающей вместе с сестрой все стены.

Они собирали квитанции об оплате несуществующих услуг, чтобы поймать на горячем сотрудников колоний, они отслеживали маршруты этапов, они мотались по колониям, меняли адвокатов.

Только жалоб в Генеральную прокуратуру Наташа отнесла 103 штуки. Итог — приговор отменен решением Верховного суда.

Дело племянника она знала наизусть. Научилась слушать то, что говорят прокуроры, — она и там нашла хороших людей, которые подсказывали ей, как надо сформулировать вопрос, чтобы получить нужный ответ. А еще две сестры много читали. Наматывая тысячи километров между Москвой и колониями на своей легковушке, Наташа рулила и слушала Марину, а та читала вслух. Все прочитанное помнит. Как какую-нибудь кассационную жалобу.

Сегодня Наташа просто пенсионерка. Ваня уехал жить в Германию к Лизе, которая работает там кардиохирургом. В России, где он, невиновный, отсидел в тюрьме 5,4 года, Ваня жить боится. Ведь как его родственницы ни бились, Ванин срок они сократили всего на полгода.