Цивилизация
«Добро пожаловать на мое шоу. Меня зовут Руфус Уэйнрайт, и я гей», — с места в карьер сообщил певец, подкрепив заявление композицией «The Maker Makes» из саундтрека к фильму «Горбатая гора». Уэйнрайта в Москве ждали с оркестром, а он появился на сцене Московского дома музыки в гордом одиночестве.
В полуторачасовую программу уместились два десятка композиций разных лет, вошедших в февральский сборник лучших хитов «Vibrate» и одноименную программу с лаконичным подзаголовком «The Best of Rufus Wainwright». Получился камерный концерт-автобиография, в котором нет ничего лишнего — рояль, гитара, человек в костюме с отливом и красной звездой из пайеток на лацкане.
Ну и, конечно, песни, почти незаметно перетекающие в задушевный конферанс с рассказами про жизнь.
Тема сексуальной ориентации, которую певец давно не скрывает, является одной из ключевых в его творчестве — хотя артист вовсе не был демонстративно разодет в пух и прах
и искренне недоумевал, что его шоу маркировано 18+.
В музыкальном плане все было также сдержанно. Песню-гимн с пафосным название «Gay Messiah» Уэйнрайт посвятил своему любимому русскому композитору Чайковскому и заявил, что обязательно собирается посетить «Лебединое озеро» и «Евгения Онегина» в Москве.
На этой высокой во всех смыслах ноте певец закрыл запретную в России тему.
Разве что посвятил единственную в сет-листе новую песню «Argentina» своему присутствовавшему в зале мужу Джорну Вейсборту.
Впрочем, это посвящение не имело ничего общего с педалированием гей-темы — по ходу концерта упоминаний удостоились все ближайшие родственники артиста. Младшей сестре, певице Марте Уэйнрайт, была посвящена песня «Martha» — о том, как семью сплотила смерть матери, фолк-певицы Кейт Макгэрригл. Продолжила семейную тему песня «Want» — о том, как сильно певец хотел бы быть похожим на отца — музыканта Лудона Уэйнрайта. Возникший пафос уравновесила шутка о том, как после визита в Третьяковку артист решил отправить папе открытку с репродукцией картины «Иван Грозный убивает своего сына». Ну и наконец, в члены семьи певец записал еще и Леонарда Коэна.
Главная же родственная связь — это, конечно, перепетая Уэйнрайтом для первого «Шрека» коэновская «Hallelujah» — посвящение не только канадскому барду, но и американскому певцу Джеффу Бакли, которому принадлежит самая известная версия этой песни и с которым Руфус познакомился за месяц до его гибели в мае 1997-го.
Ради этого номера, разумеется, пришла большая часть зрителей, но непринужденный формат творческого вечера так увлек публику, что Уэйнрайт срывал овации и своими околооперными опытами, и даже положенным на музыку двадцатым сонетом Шекспира. В том, как Уэйнрайт запросто присваивал себе классические композиции, наиболее ярко и проявился его артистический диапазон.
Ему подвластны и заигрывания с кабаре, и оперный пафос, и коэновский эротический мистицизм.
С этой палитрой певец обращается легко и без тени надменности, как и подобает художнику. Возвышает поп до уровня оперы, а не снижает высокий стиль до незамысловатых эстрадных песенок.
На бис певец выходил дважды. Один раз, как и положено, из-за кулис, второй — даже не дойдя до них. В финале Уэйнрайт надумал разогнать самим же им созданное меланхолическое настроение одной из ранних песен — «Foolish Love», в которой рассказ о несчастной любви задрапирован кабаретным пианино. «Ну что, вы достаточно счастливы?» — прозвучал напоследок риторический вопрос со сцены. Судя по тому, что аплодировали стоя, — вполне.
