«Лицо страдальческое и решительное»: каким был последний путь Льва Толстого

Первый побег Толстого из Ясной Поляны

Писатель покинул свое имение под покровом ночи, так, чтобы его не успела остановить жена Софья Андреевна, — то есть попросту сбежал из дома. Отъезд выглядел внезапным, поскольку Лев Николаевич даже не составил маршрута своего путешествия. Однако он давно уже думал о том, чтобы уехать: обстановка в доме его тяготила, а с супругой шел бесконечный конфликт — экзистенциальный, мировоззренческий.

Так что побег Льва Николаевича был предсказуем, тем более что за несколько месяцев до этого он уже так же внезапно вырывался на свободу.

Впервые он уехал днем 12 июня 1910 года (здесь и далее по старому стилю). Правда, недалеко — в имение Отрадное Серпуховского уезда Московской губернии. Его снял на лето Владимир Григорьевич Чертков, редактор и издатель произведений Толстого, которого Софья Андреевна отчаянно ненавидела за влияние на мужа. В поездке Толстого сопровождали Душан Маковицкий и секретарь Валентин Булгаков, а позже к нему приехала дочь, Александра Львовна.

Этому отъезду предшествовала ссора Льва Николаевича с Софьей Андреевной, произошедшая 29 мая. «На днях, до отъезда Льва Ник. к Черткову, он негодовал на нашу жизнь, и когда я спросила: «Что же делать?», он негодующим голосом закричал: «Уехать, бросить все, не жить в Ясной Поляне, не видать нищих, черкеса, лакеев за столом, просителей, посетителей, — все это для меня ужасно!» — записала Софья Андреевна в своем дневнике. «Черкес» стал одним из камней раздора для супругов: жена Толстого, распоряжавшаяся хозяйством в имении, наняла конного охранника, жестоко обращавшегося с крестьянами. Это глубоко ранило Льва Николаевича. Тогда супруги пришли к решению уехать вместе куда-нибудь на юг, в Крым или на Кавказ. Но случилась новая ссора — и Лев Николаевич сбежал к Черткову без Софьи Андреевны.

Эта поездка стала роковой: Лев Николаевич написал из Отрадного письмо жене, да забыл его отправить. К тому же, отдал Черткову семь тетрадей своего дневника, написанных с 19 мая 1900-го по 13 июня 1910 года, против чего Софья Андреевна очень возражала. В отсутствие мужа она ждала письма и становилась совсем нездорова. Ее охватывала ревность и ненависть к Черткову, она была убеждена, что муж ее не любит. «Жизнь моя с Львом Николаевичем делается со дня на день невыносимее из-за бессердечия и жестокости по отношению ко мне. И все это постепенно и очень последовательно сделано Чертковым. Он всячески забрал в руки несчастного старика, он разлучил нас, он убил художественную искру в Л. Н. и разжег осуждение, ненависть, отрицание, которые чувствуются в статьях Л.Н. последних лет, на которые его подбивал его глупый злой гений», — писала она в дневнике.

Вернулся Толстой после того, как получил телеграмму от секретаря Софьи Андреевны Варвары Феокритовой: «Софье Андреевне [плохо,] сильное нервное расстройство, бессонницы, плачет, пульс 100, просит телеграфировать. Варя». Сообщение написала сама Софья Андреевна.

«Желаю быть свободен»

Конфликт между супругами усугубило завещание Толстого, согласно которому его рукописи отходили к дочери Александре Львовне, но с правом Черткова просматривать и готовить их к публикации. Об этом Чертков и Толстой договорились втайне, и Софья Андреевна тщетно пыталась узнать, «о каком согласии они говорили». Кроме того, она постоянно думала о самоубийстве.

«Сегодня вечером Лев Ник<олаевич> со злобой мне сказал: «Я сегодня решил, что желаю быть свободен и не буду ни на что обращать внимание». Увидим, кто кого поборет, если и он мне открывает войну. Мое орудие — смерть, и это будет моя месть и позор ему и Черткову, что убили меня. Будут говорить: сумасшедшая! А кто меня свел с ума?» — писала она. Кстати, Софья Андреевна первой решила уехать из Ясной Поляны: 25 июля она отправилась в Тулу с намерением добраться до Москвы, но быстро вернулась.

Хронику последующих месяцев Толстой вел в тайном «Дневнике для самого себя», который позже Софья Андреевна найдет в сапоге. «Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех», — писал он о Черткове и Софье Андреевне. Скандалы не прекращались: в один день, по некоторым сведениям, Софья Андреевна в гневе стреляла в доме из пистолета-пугача, в другой — у Толстого случился эпилептический припадок во время дневного сна.

Найдя тайный дневник мужа, Софья Андреевна узнала, что тот решил не передавать детям авторские права на свои произведения — тем самым лишив их источника дохода в будущем. «Понемногу узнаю еще разные гадости, которые делал Чертков. Он уговорил Льва Н. сделать распоряжение, чтоб после смерти его права авторские не оставались детям, а поступили бы на общую пользу, как последние произведения Л. Н. И когда Лев Ник. хотел сообщить это семье, господин Чертков огорчился и не позволил Л. Н. обращаться к жене и детям. Мерзавец и деспот! Забрал бедного старика в свои грязные руки и заставляет его делать злые поступки», — писала она, грозясь отомстить.

Своему мужу 14 октября Софья Андреевна написала письмо с обвинениями в том, что он действует под давлением «злодея». Когда она позже пришла к супругу поговорить, тот попросил оставить его в покое. К моменту ухода из Ясной Поляны Толстой был уже совершенно измотан.

Уезжая, он оставил Софье Андреевне записку. «Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить, в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни», — написал он.

Толстой попросил жену не искать его и не ехать за ним. Извещать о своих перемещениях он планировал дочь Александру Львовну. «Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому», — предупредил писатель.

Как и куда ехал Толстой

«Утром, в 3 ч., Л. Н. в халате, в туфлях на босу ногу, со свечой, разбудил меня; лицо страдальческое, взволнованное и решительное. Сказал мне: «Я решил уехать. Вы поедете со мной. Вещей много не будем брать — самое нужное. Саша дня через три за нами приедет и привезет, что нужно», — писал Душан Маковицкий в «Яснополянских записках». И добавил: «Нервен. Пощупал ему пульс — 100. Может, что приключится». Маковицкий зафиксировал, что именно побудило Толстого уехать именно теперь: «Софья Андреевна опять входила в его комнату; он не мог заснуть; решил уехать, боясь нанести ей оскорбление, что̀ было бы ему невыносимо». Куда ехать — Толстой не знал.

Вся хроника последующих дней хорошо известна и описана многократно. Тайно уехать Толстому не удалось. Уже на следующий день после его отъезда о нем знала вся Россия. Вслед за ним бросились корреспонденты, живописавшие положение дел в Ясной Поляне после ухода писателя и телеграфировавшие о его перемещениях.

«Горе семьи, особенно гра­фини Софьи Андре­евны, не поддается описа­нию. Есть основания думать, что Тол­стой уехал в Оптину пустынь в Калуж­скую губер­нию, где раньше был дважды. Крестьяне восьми окрест­ных сел видели 28 октя­бря Тол­стого с Маковицким, едущих на юг в вагоне третьего класса по Московско-Курской жел. дор.», — писали «Московские ведомости» 31 октября 1910 года.

«Приехав в Козельск в 5 час. вечера, Лев Николаевич направился в Оптину пустынь, где не был уже 17 лет. <…> Переночевав в Оптиной пустыни, Лев Николаевич ходил на следующий день утром к старцу Иосифу и долго беседовал с ним. <…> В 4-м часу дня Лев Николаевич <…> поехал на лошадях в Шамардино. <…> Селение Шамардино находится в 12 верстах от Оптиной пустыни. В Шамардине женский монастырь, где в числе инокинь сестра Льва Николаевича, Мария Николаевна Толстая», — сообщало «Русское слово». Со станции Щекино, откуда уехали Толстой и Маковицкий, то же издание передавало: «Прошлой ночью из Ясной Поляны вслед за Львом Николаевичем уехала его дочь Александра Львовна».

Итак, они отъехали от станции Щекино и добрались на поезде до Горбачево. Там они сделали пересадку и отправились в Козельск — и оттуда на лошадях поскакали в Шамордино. Переночевали путешественники в Оптиной пустыни, в монастырской гостинице. Вечером следующего дня Толстой и Маковицкий отправились в Шамординский монастырь, где жила сестра писателя Мария Николаевна. Еще через день приехала Александра Львовна, которая сообщила, что Софье Андреевне местонахождение мужа известно.

Он уехал несмотря на плохое самочувствие.

«Все время сидел прямо, не опираясь»

Утром 31 октября Лев Толстой отправился в Козельск, где сел на поезд №12, шедший в южном направлении. «Догадайся я спросить Л. Н., как он себя чувствует, может быть, Л. Н. признался бы в своем недомогании. Л. Н. все время сидел прямо, не опираясь, не ища как бы поудобнее сесть, не стонал, не вздыхал, ничем не проявлял утомленности или того, что нехорошо себя чувствовал. Но я не обратил внимания, не подумал, что Л. Н., может быть, по слабости хочет остановиться, и мы, не останавливаясь, поехали на вокзал. Поезд подъезжал», — вспоминал позже Душан Маковицкий.

Толстой, как считается, надеялся добраться до Новочеркасска, где жила его племянница, сделать заграничные паспорта и отплыть в Болгарию. Но в пути у Льва Николаевича начался жар, он был очень слаб. В Астапово Маковицкий договорился с начальником станции Иваном Озолиным, что великий писатель остановится у него. «Начальник ответил не сразу и отступил назад на несколько шагов — он мне не поверил», — писал врач. Устраивали Льва Николаевича долго — он сильно замерз, ожидая на вокзале. В дом начальника станции его, поддерживая, вел служащий. Толпа на перроне и вокзале почтительно расступалась перед заболевшим писателем, снимая шапки.

В Астапово собрались дочь писателя Александра Львовна, секретарь Варвара Феокритова, врач Маковицкий, издатель Чертков, секретарь Алексей Сергеенко. Приехал и Сергей Львович, сын писателя, — отцу он сказал, что нашел его случайно. Впоследствии на место прибыли также дочь писателя Татьяна Львовна, сыновья Илья, Андрей и Миша, многочисленные врачи. И сама Софья Андреевна, которую решено было не пускать к мужу, чтобы не усугубить его состояние.

Несколько дней Софья Андреевна и многочисленные домочадцы Толстого провели в вагоне на станции. Лев Николаевич думал, что его жена осталась в Ясной Поляне. «Раз, присев, он сказал: «Боюсь, что умираю». В другой раз отхаркнул мокроту, сделал гримасу и сказал: «Ах, гадко». Раза два он говорил: «Тяжело». Дыхание, как я считал, было более 50 в минуту. Не помню, когда именно он сказал: «Я пойду куда-нибудь, чтобы никто не мешал. Оставьте меня в покое», — вспоминал позже Сергей Львович. Именно к нему были обращены последние осознанные слова великого писателя, которые разобрал не он, а Душан Маковицкий: «Истина… люблю много… все они…» (или — «Истину… я люблю много, я люблю всех…»).

Софью Андреевну допустили к больному мужу за несколько часов до его кончины. Она сначала постояла, потом подошла к нему, поцеловала в лоб, опустилась на колени и стала что-то тихо говорить. Во второй раз она подошла к нему за десять минут до смерти. Но он ее уже не слышал.

Толстой умер в 5:45 20 ноября (7 ноября по старому стилю) 1910 года.