На фоне по-летнему расслабленной выставочной жизни деятельность Московского дома фотографии выглядит поточным конвейером. Вчера там открылись сразу три выставки.

«Пляжная фотография» начинается с голых тел, снятых фотографом Сергеем Чиликовым в 2002 году. Потом уже будут 1910-е в строгих купальниках, 1930-е с задорными улыбками и прочее. А для начала — группка молодых людей, неловко изображающих чувственную телесность в позах гламурных моделей на больших цветных отпечатках. Обгоревшие на солнце поросячье-розовые тела в сочетании с самоуверенно-томными взглядами дают какой-то оглушающий и мерзостный эффект. После этого вглядываться в маленькие черно-белые карточки неохота — уровень громкости не тот. Но постепенно, переходя от одной фигуры на фоне прибоя к следующей, невольно начинаешь сравнивать. Ведь главный интерес к этим пышным наядам времен модерна — такие же они, как мы? По формам, пожалуй, нет. Так косвенно выясняется, что мы живем в сытые времена: интерес к полным женщинам катастрофически утерян. А внутри вряд ли что-то меняется.

Нравы тоже могут одеваться в трико или оголяться, оставаясь неизменными.

«Настоятельно рекомендуется долго не созерцать мою фигуру, дабы лишний раз не волноваться воображением», — кокетливо подписано под портретом миловидной дамы, скажем так, крепкого телосложения на фотокарточке с завитками, сделанной в 1920-е годы. Повествование проходит через весь ХХ век ровным, как пляжный песок после шторма, перечислением тел, купальников, камней и волн. Но случаются и исключения, вроде фотографии Анатолия Морозова «Дисциплина — везде дисциплина» про купание в рамках устава.

Следующая выставка, «Александр Абаза», проходит в рамках программы «Классики российской фотографии». Если кто-то сомневался, что существует обособленная школа советской фотографии, приходите в МДФ. Где еще в мире фотограф-репортер не годами, десятилетиями ездил по стройкам, заводам, полям, дабы запечатлевать трудовые будни? Уникальная ситуация и феноменальный результат. Надо бесконечно снимать Кемеровский комбинат химического волокна, сбор хлопка, БАМ, чтобы в конце концов выдать конструктивистскую красоту «Рельсов Азовстали» или «Ожерелье» — геометрию сплава бревен.

Узоры и раппорты Абаза отыскивает в любой ситуации.

Его спортивные репортажи обладают той же чеканностью и очищенной от лишних деталей гармонией, что и фотографии подшипников или даже стаканов с вином на каком-то московском вернисаже.

Третья выставка сильно выделяется из предложенного ряда. В 2004 году Никита Алексеев и Игнат Данильцев провели два месяца в пригороде Дюссельдорфа Гольцхейме. Пребывание было оплачено стипендией, выданной в подарок немецкой стороной, а потому художники безмятежно гуляли, разглядывая таблички с названиями улиц. Результатом стал проект «Двенадцать из Гольцхейма»: фотографии тех самых табличек с биографиями людей, в честь которых названы улицы.

Получилось неожиданно здорово — судьбы людей, чьи имена вписаны в топографию Гольцхейма, оказались увлекательным чтивом.

Вот Эрих Хупнер, например, был инженером, изобрел что-то вроде телевидения (сейчас обсуждается его первенство по отношению к Зворыкину), уехал в СССР, где, по некоторым сведениям, участвовал в секретном проекте, связанном с телепортацией. Погиб в сталинских лагерях. Или Карл Клеппе, коммунист и одновременно основатель кабаре Kumpels Nest. В 1938-м благодаря вмешательству влиятельных друзей освобожден из концлагеря, куда был заключен по обвинению в гомосексуализме. Устроился матросом на голландский корабль, по пути написал трагифарс «Брехт, Гитлер и клизма — вот троица!». Умер через два года в Сингапуре от хронического алкоголизма.

К феерическим биографиям приложены фото и некоторые личные вещи людей, чьими именами названы улицы.

Московский дом фотографии. Остоженка, 18. «Пляжная фотография», «Александр Абаза», «Двенадцать из Гольцхейма», до 24 августа.