Политическая действительность в России описывается и управляется терминами – заклинаниями, мантрами и волшебными букво- и словосочетаниями. Например, термин «реальный социализм» описывал действительность позднего СССР, и теперь уже не важно, было ли это словосочетание фантазией или оно означало, допустим, «чисто конкретный социализм». А что означала мантра «Под знаменем марксизма-ленинизма вперед, к победе коммунизма!»? Можно ли найти здесь хоть крупицу смысла, или это стихи Крученых, или песня Гребенщикова? Это тоже не важно – как минимум слова отражали свое время.

Вот и сегодня Россия в кольце терминов. Она смотрится в них, как в зеркало, как Аленушка смотрела на собственное отражение в омуте... «Суверенную демократию» вроде отменили, зато теперь есть «инновационная экономика» и даже «инновационное поведение».

Что это за зверь такой — никто еще не видел, зато функция этих словесных оборотов похожа на то самое: «Под знаменем марксизма-ленинизма…».

Организация Freedom House, в очередной раз измерив уровень наполняемости сосуда «Россия» животворящей водой под названием «демократия», описала ситуацию в стране термином «железный треугольник». Стороны этой равнобедренной конструкции – государственная власть, топ-менеджмент крупных компаний и топ-силовики. Вместе они образуют режим, который назван – следует признать, весьма остроумно – «авторитарным капитализмом». (В трактовке, близкой к тому самому «Под знаменем марксизма-ленинизма…», такой строй назывался бы «государственно-монополистический капитализм».)

В современный политический речевой оборот проникают и более предметные описания более конкретных понятий и событий.

Наиболее яркий пример – определение текущего политического позиционирования Дмитрия Медведева как «молчаливой войны» (silent war), которую он якобы или на самом деле ведет с представителями того самого «железного треугольника».

Дефиниция, напомню, принадлежит не простому отечественному политологу-бормотологу с Первого канала, а Игорю Юргенсу, председателю правления фонда «Институт современного развития», структуры, которая считается неформальным интеллектуальным штабом нынешнего президента. Такие высказывания сами по себе становятся частью той самой «молчаливой войны», которая постепенно обретает свой язык и словарь.

Россия и ее власть ищут опоры для самоидентификации. Такими опорами становятся не только слова, но и люди. Особенно давно скончавшиеся. Предыдущий президент часто цитировал Ивана Ильина, в философии – гегелеведа, в политической публицистике – оголтелого русского националиста. Президенту нынешнему, человеку гражданскому, хорошо знающему римское частное право, историю политических и правовых учений, более пристал, например, такой мыслитель, как Борис Чичерин. Глава государства по странному недосмотру еще ни разу его не процитировал в своих выступлениях. Зато идеологическая обслуга уже вовсю поминала философа в дни празднования его 180-летия, глава администрации Сергей Нарышкин прислал в Институт философии РАН приветственное письмо, а известный философ и политолог Леонид Поляков в статье, опубликованной на сайте «Единой России», отметил актуальность идей Чичерина, порицавшего либерализм уличный и утверждавшего либерализм охранительный.

Надо бы последить за юбилеями других русских философов, чтобы понять, куда и вслед за кем в дальнейшем пойдет генеральная линия…

В контексте нашей темы очень интересно проследить, как новый официальный социолект пересекается с неофициальной речью. Так, выражение «Россия встает с колен» вошло в вербальный оборот некоторой части несознательных россиян, которые употребляют эти слова всуе по поводу и без и особенно для описания спортивных побед российских команд в разных видах спорта, включая сольное пение слабым голосом с параллельным катанием на коньках вокруг поющего.

Постепенно в обиход возвращаются и политические анекдоты. Например, еще до официальной инаугурации Медведева широкую известность в узких кругах приобрел следующий анекдот: «Секретарь Путина спрашивает премьера: «Владимир Владимирович, портрет президента будем вешать?» «Нет-нет, не надо, — отвечает Путин. — А вот медвежью шкуру на пол бросьте, пожалуйста!». Ренессанс и реабилитация этого жанра случаются или в годы непроходимого застоя, или в оттепель, а у нас сейчас смесь одного с другим. Вот и стали появляться истории большей или меньшей степени незлобивости.

Теория комического говорит, что смех превращает нечто очень страшное в нестрашное. Значит, уже не страшно?

В словесном пространстве возникают маркеры действительности. Они в разной степени приближены к реальности. Но подобно какой-нибудь «окончательной победе социализма» отражают наши представления о самих себе – искаженные или не очень. У каждого своя «молчаливая война», в которой появляется новый понятийный аппарат.