Затея с образованием внутри партии «Единая Россия» правого и левого крыла и внешне, и по сути напоминает предпринятую ровно 10 лет назад попытку Бориса Ельцина переформатировать не устраивавший его политический пейзаж. Тогда, в апреле 1995 года, первый президент России, зазвав к себе в кабинет премьер-министра Виктора Черномырдина и председателя Государственной думы Ивана Рыбкина, поручил им создать с прицелом на парламентские выборы соответственно право- и левоцентристские объединения с тем, чтобы «мощно вытеснить на обочину экстремистов».

Движения созданы были, однако с вытеснением ничего не вышло. Блок Ивана Рыбкина зачах при рождении, а движение «Наш дом Россия» еще пожило, с тем чтобы тихо скончаться после провальных для себя выборов-2000. При этом сравнительный успех Виктора Черномырдина и неудача Ивана Рыбкина никоим образом не были связаны с их личными способностями к публичной политике. Просто у председателя правительства возможностей гораздо больше, чем у спикера Государственной думы.

Возвращение к идее «партии правой руки» и «партии левой руки» на новом этапе исторического развития произошло не случайно и уж точно не в честь десятилетнего юбилея ельцинского проекта. Пытаясь придать мощному, но неповоротливому телу «Единой России» два крыла, кремлевские партконструкторы пытаются создать дополнительные условия для того, чтобы политически активные граждане вне зависимости от исповедуемой идеологии реализовывали себя в «Единой России». Сторонник левых взглядов — вот тебе левое крыло, по убеждениям правый — правая фракция ждет тебя. По сути, сегодня в масштабах страны повторяется сценарий первых дней работы Думы нынешнего созыва, когда партия-победительница вбирала в себя всех, кто готов был присягнуть ей. Так под одними знаменами оказались такие разные по взглядам люди, как Павел Крашенниников и Николай Безбородов.

Понятен и идеал, к которому стремятся авторы проекта «двух крыльев». Это политическая система Японии, в которой вопрос о власти решается в рамках конкуренции различных фракций внутри правящей с 40-х годов прошлого века Либерально-демократической партии Японии. Надо, однако, сказать, что существуют и менее удачные примеры — так в Афганистане 70-х годов борьба между фракциями «Хальк» и «Парчам» Народно-демократической партии вылилась в многолетнюю гражданскую войну.

Впрочем, ни, к сожалению, японский, ни, к счастью, афганский опыт к современной российской ситуации не применим.

<1>Политическое устройство нашей страны позволяет решать вопрос о власти в принципе кому угодно, но только не политическим партиям. Даже последние законодательные новации, зарезервировавшие возможность участия в думских выборах исключительно за профильными организациями, ничего существенно в положении партий не изменили. На выборах в Думу вопрос о власти тоже не решается.

В конечном итоге федеральная и региональная номенклатура ориентируются не на партии, а на более серьезных политических игроков, и нынешнее обилие начальников всех уровней в «Единой России» — явление преходящее. Исчезнет верховное покровительство, и тут же начальники отправятся искать себе места поприятнее.

На самом деле, последние эксперименты в области политического конструирования не позволяют достичь желаемого кремлевской администрацией результата по тем же причинам, что и все остальные опыты последних лет. В рамках действующей Конституции никакие серьезные изменения политической системы страны невозможны.

Нельзя наполнить жизнь политических партий реальным содержанием, если они по определению не имеют права решать вопрос о власти.

До тех пор пока Государственная дума является отделом по утверждению законов при администрации президента или мальчиком для битья, как это было в ельцинские времена, политические партии выполняют роль не более чем обязательного, но не особо нужного элемента политического пейзажа. И сколько ни заводи фракций в самой главной партии, содержательно это ничего не изменит. Разве что партийцам развлечение.