Цивилизация
В прокат вышла «Золушка» — экранизация классической сказки Шарля Перро, осуществленная режиссером Кеннетом Браной — постановщиком шекспировских пьес («Гамлет», «Много шума из ничего») и прошлогоднего политического триллера «Джек Райан», в котором он сыграл злодея русского происхождения. В отличие от ранее представленных студией Disney «Малефисенты» и «Холодного сердца» «Золушка» не стала переосмыслением канонической сказки Шарля Перро, а представила ее аккуратную, пусть и немного расширенную экранизацию. «RusTopNews.Online» встретилась с режиссером, чтобы выяснить, почему он не захотел влиться в тренд ревизионистского фэнтези, основанного на классических сказочных сюжетах.
— В одном из ваших интервью довелось прочитать, что вы беретесь только за проекты, которые полностью вас захватывают. Что вас захватило в «Золушке»? Она вышла довольно консервативной.
— Для начала, меня очень удивило, что студия предложила именно мне делать это кино. Я сел и сначала стал перечитывать сначала сказку, а потом то, как ее переписал Крис Уайтс, — дальше мы уже работали над сценарием вместе. И совсем недурно провели время за этой работой! Крис умеет писать умно, интеллигентно и очень остроумно; в его фильмах есть фирменная черта — наверное, ее можно назвать легкостью прикосновения. И по отношению к Золушке она в полной мере проявилась. Мне очень понравилось, что он не побоялся быть эмоциональным. И что в результате мы сделали фильм в стиле, который можно назвать классическим.
— Интересно, что вы говорите об этом как о достоинстве — кинокомиксы и экранизации сказок сейчас в основном переносят действие в наши дни, а вы рады, что удалось избежать «ревизии». Что привлекательного в «классическом решении»?
— Знаете, есть определенный кайф в том, чтобы не заниматься ревизиями, деконструкциями и переизобретениями, а попробовать проникнуть в суть персонажа и той истории, которая вокруг него выстраивается. И, говоря уже конкретно о нашем фильме, сделать этого персонажа более харизматичным и, если угодно, сексуальным. У меня каждый раз сердце проваливается, когда я слышу от кого-нибудь из коллег, работающих с классическими сюжетами: о, мы сделаем из этого тяжелую, или мрачную, или даже постмодернистскую историю! Сейчас, мне кажется, куда более необычно смотрятся те решения, в которых авторы пытаются уйти от этого. А постмодернистское прочтение — это вообще легкий путь: смотрите, как я взял и все переделал, как я посмеиваюсь над тем, по поводу чего минуту хотел заставить вас плакать, какой я умный-преумный.
— Но почему не сделать фильм с точки зрения мачехи, например?
— Ну потому, что мачеха — совершенно другой персонаж. Нет, ну то есть у нее наверняка разбитое сердце, какие-нибудь тайны в прошлом, вообще какое-то человеческое измерение — и все это ей дает Кейт Бланшетт. Это во-первых. Во-вторых, мне совершенно не хотелось красоваться, хотелось сделать что-то тихое и настоящее, потому что только так можно сделать свое детище мощным и дать ему долгую жизнь. Все эти ревизии, мрачные или постмодернистские версии, они громко заявляют о себе по выходе, но долго в истории кино не живут.
— Кстати о мачехе и Кейт Бланшетт. Готовясь к роли в «Джеке Райане», вы немного учили русский. Может быть, вы и советскую «Золушку» смотрели? В отдельных эпизодах кажется, что Бланшетт копирует Раневскую.
— Могу совершенно точно сказать, что нет, увы, не видел. Но мы, конечно, пересматривали диснеевскую «Золушку» 1950 года. И да, Кейт немного копирует позы мачехи оттуда. К тому же я достал издание Шарля Перро с иллюстрациями потрясающего Артура Рекома. У него такие потрясающие лица и силуэты — драматичные, красивые, а иногда страшные; ими мы вдохновлялись тоже. Но теперь я бы и русскую «Золушку» посмотрел.
— А вы заметили, что в последнее время экранизации волшебных сказок становятся все более феминистскими — если мы посмотрим, например, на «Малефисенту» или «Холодное сердце». Вы держали в голове этот тренд, когда делали «Золушку»?
— Знаете, по-моему, под феминизмом часто понимают некое явление, когда героиня живет как мужчина, ведет себя как мужчина и сражается за свое место в жизни с мужчинами же. «Золушка» — очень феминистская картина, только этот феминизм немного другого рода. В случае с Золушкой он заключается в полном осознании своей женственности и «женскости», в осознанности ее решения остаться в доме, где с ней обходятся жестоко, и в то же время она отказывается мириться с этой жестокостью, спрашивая у мачехи о том, почему та так жестока с ней. Смелости и отваги ей не занимать, если уж на то пошло.
— Известно, что вы большой фанат Шекспира и специалист по нему. Если бы у вас с вашим следующим проектом был выбор, ставить сказку или что-то из Шекспира, что бы вы выбрали?
— Мне кажется, так вопрос не ставится. Как вы совершенно справедливо заметили в начале, для меня главное — чтобы проект захватывал меня. Мне вполне нравится делать фильмы, скажем так, «коммерческой направленности», но при этом я вполне сравнимое удовольствие получаю, и работая над каким-то более авторским кино, «кино от себя». Причем я знаю, что часто, когда я пытаюсь намеренно сделать кино более массовым, эти приемы не срабатывают. У меня есть кино по «Волшебной флейте» Моцарта, его видело не так уж много людей, но оно для меня не менее важно, чем те фильмы, которые я делаю как приглашенный режиссер.
