Саммиты и теракты, рождение жирафов-близнецов в южнокорейском зоопарке и даже начало чемпионата Европы по горячо любимому мною футболу — это всего лишь хроника новостей, фон, обложка. Нет ничего важнее человеческой жизни и человеческой смерти. И, если кто-нибудь особым образом зафиксировал вашу смерть, значит, кто-нибудь заметил вашу жизнь.

Замечательный английский писатель и великий английский журналист Гилберт Кит Честертон низвел (или возвысил?) смысл журналистики до некролога. Он назвал главной задачей профессии «написать, что мистер Смит умер, даже если никто не знал, что мистер Смит жил». Это «правило хорошего Честертона» я вспомнил в ночь смерти другого великого человека — Рэя Чарльза. Рэй Чарльз заслуживает того, чтобы особым образом зафиксировать момент его перехода из времени в вечность. Более того, у Рэя Чарльза и Гилберта К. Честертона есть одно базовое сходство, объединяющее всех настоящих, значительных людей, — способность жить вне времени, над временем, в своем собственном времени. И еще оба они обладали потрясающим свойством характера — воспринимать и принимать всю полноту мира так живо и близко к сердцу, как будто они видели все краски и слышали все звуки, как будто все войны и все любови происходили лично с ними.

Рэй Чарльз в сущности так и остался на всю жизнь семилетним внезапно ослепшим мальчиком — взрослевшим, потом седевшим, но переплавившим свою невольную неспособность поглощать свет в способность этот свет эманировать и отдавать людям. Мы так устроены, что всегда расставляем значительных личностей по полочкам, как книги в книжном шкафу, маркируем их некими знаками. Рэй Чарльз давно фигурирует у нас под условным обозначением «король соула». Пусть так. «Соул» — «дух», «чувство», и покойный действительно был силен духом и чувствовал мир, как может чувствовать только тот, кто его не видит.

Но главное другое. Если кто-нибудь когда-нибудь захочет услышать, как на самом деле звучал ХХ век, одним из главных «аутентичных» голосов этого века — может быть, вместе с Марией Каллас — будет голос слепого черного Орфея — Рэя Чарльза.

Хрип и мощь, боль и радость голоса Рэя Чарльза, этого неутомимого путешественника по клавишам, ибо клавиши были самым главным и самым доступным маршрутом для слепого певца, выражали две мировые войны, открытие теории относительности, полет человека в космос — все, чем запомнится ХХ век.

Честертон — не певец, а литератор, причем, в отличие от Рэя Чарльза, почти поровну разделивший свою жизнь между ХIХ и ХХ веком, тем не менее стал голосом века ХIХ. Только что в России наконец издали автобиографию Честертона «Человек с золотым ключом». Она издана в серии «Мой ХХ век», но все-таки, умерший в 1936 году, заставший первую мировую войну и Гитлера со Сталиным, Честертон выразил век Дарвина и Пушкина. Век не столько действия, сколько подготовки к действию, осмысления и созерцания, предвосхищения научных и социальных революций.

Честертон, как Чарльз, был королем «соула». Он переплавлял чувства в разум, причем всегда хотел иметь дело только с высшими чувствами и высшим разумом.

~ Оба не вписывались или почти не вписывались в «современность»: например, Рэй Чарльз в 1948 году, когда начал музыкальную карьеру, в сущности, пел о том же и так же, как в 1998-м. Не то что бы он не хотел следовать моде или стать частью мейнстрима. Просто он пел, как жил, как дышал, а приказать аорте подчинить дыхание моде решительно невозможно. Так же и Честертон, как-то назвавший себя «борцом за частную собственность неимущих». Он всегда писал, что думал. Но главное — думал, что писал.

Чарльз не стал подчинять музыку времени, и время подчинилось его музыке. Честертон не стал подчинять времени слово, и время подчинилось его словам. Наверное, в истории музыки можно обнаружить более великих певцов. Несомненно, в истории литературы можно отыскать более великих писателей. Но два короля «соула» — Рэй Чарльз и Гилберт Кит Честертон, так серьезно воспринявшие выпавшее им счастье однократной и неповторимой жизни (все равно неповторимой, даже если верить в переселение душ), не расплескавшие эту жизнь по капле, искавшие свет среди тьмы, космос среди хаоса, — добились, пожалуй, самого важного права, которого только и может добиться человек. Права на некролог. Так гласит правило хорошего Честертона.