Постоянная риторика российского руководства по поводу двойных стандартов, в первую очередь связанных с проблемой терроризма, как теперь выясняется, основывается на искреннем убеждении кремлевской администрации, что она сама вольна определять, какие стандарты относятся к двойным, а какие нет. Инструмент познания также оказывается незамысловатым: действия самой администрации не могут относиться к этому осуждаемому приему в силу самого его определения как сугубо импортного изделия. Проще говоря, двойные стандарты — у них и честный открытый диалог с обществом и международными институтами — у нас. Это примерно в той же стилистике, как в прежние времена: у них — шпионы, а у нас — разведчики.

Однако при всей красоте решения проблемы ее эффективность сильно этой красоте уступает, и если в России будут продолжать расследовать резонансные теракты, как это происходит сейчас, реальное взаимодействие в действительно критически серьезном деле противодействия терроризму будет ограничиваться все той же риторикой.

Потому хотя бы, что противодействовать приходится реальным людям и их поступкам, а не той остросюжетной картине, которая рисуется для предъявления обществу.

Главный государственный обвинитель по делу о захвате террористами школы в Беслане, заместитель генерального прокурора Николай Шепель публично признал то, что версия обвинения, несмотря на многочисленные свидетельства очевидцев, до сих пор категорически отрицала — по школе стреляли из реактивного пехотного огнемета и в штурме участвовал танк. При этом, правда, г-н Шепель сделал оговорки: огнемет не мог стать причиной пожара в школе, как утверждали родители заложников, а танк стрелял по школе тогда, когда в ней уже не было заложников. Сам факт такого признания заставляет усомниться и в других базовых постулатах версии обвинения, например в том, что террористов в школе действительно было 32, а Нурпаша Кулаев, представший перед судом, — единственный выживший из боевиков. Эти сомнения еще более укрепляются, если вспомнить, что уголовное дело по предыдущему теракту, захвату заложников в театральном центре на Дубровке, вообще не дошло до суда.

Как только прогремели взрывы в Лондоне, российские чиновники — от президента до министра финансов — стали говорить о «двойных стандартах» на Западе по отношению к террористам. Намек был прост: мол, Англия не выдала России масхадовского эмиссара Ахмеда Закаева, предоставив ему статус политического беженца, и теперь поплатилась за это.

Проблема в том, что российские власти, и судебная особенно, сами создают основания для того, что потом в Кремле или на Смоленской площади называют «двойными стандартами».

Английская полиция, задержав через день после терактов в международном аэропорту Хитроу трех подозреваемых, быстро отпустила их и заявила, что никаких доказательств причастности этих людей к взрывам в Лондоне не обнаружила. В России эти люди наверняка сидели бы в тюрьме, и правоохранительные органы предприняли бы все попытки, чтобы «пришить» им теракты. Потому что для спецслужб в Англии главное — установить истину и устранить возможность повторения подобных терактов, а не рапортовать начальству об успешном ходе расследования. Удручающе низкое качество следствия в России общеизвестно. Это проявляется и в самых незаметных уголовных делах, и в самых громких. Когда есть политический заказ, прокуратура просто подключает административный ресурс и добивается обвинительного приговора, даже когда обвинение шито белыми нитками (как в «деле ЮКОСа», где в пользу подсудимых свидетельствовали даже многие свидетели обвинения). Но за пределами России эта слабая юридическая техника, помноженная на политическую ангажированность судебной власти, не действует. В той же истории с Ахмедом Закаевым лондонский суд просто не счел аргументы Генпрокуратуры России убедительными. Весь мир писал о скандале, когда из материалов Генпрокуратуры было вообще непонятно, являлся ли один из основных свидетелей «терроризма» Ахмеда Закаева живым на момент дачи показаний. А английская королева или премьер-министр Тони Блэр в отличие от кремлевской администрации не имеют права и, главное, возможности объяснить судьям, как «правильно» судить.

То что допустимо в сегодняшней российской системе правосудия, никак не годится для вывоза на экспорт. Поэтому Россия проигрывает одно за другим дела в Международном суде по правам человека в Страсбурге, где предметом рассмотрения становится именно качество правосудия, а не приговор суда.

Поэтому России не выдают тех, кого Кремль считает террористами. Поэтому и получается, что все рассуждения о двойных стандартах тоже годятся, в основном, для внутреннего употребления, поскольку для западного сообщества такого рода заявления и претензии требуют и собственных соответствующих поступков, и поведения в целом. Но пока реальность такова, что подлинной целью расследования по Беслану, как и расследования любых других резонансных терактов, становится защита спецслужб и высшего политического руководства страны, а вовсе не максимально полное установление истины. И потому даже, вероятно вовсе не желая того, органы следствия превращаются в невольных пособников террористов, поскольку только поиск и нахождение реальных причин трагических происшествий позволяет если и не исключать их полностью, то хотя бы минимизировать тяжесть последствий. А дезинформация общества и риторика про двойные стандарты — весьма слабая профилактика против террористической угрозы.